Нам представляется, что времена таких необоснованных решений безвозвратно ушли в прошлое, а статья Э. Мустеля, Д. Мартынова и В. Лешковцева представляет собой попытку закрыть научную проблему грубым окриком».

Естественно, что письмо опубликовано не было. А Зигель продолжал бороться за идею, идя против течения практически в одиночку. При этом, с одной стороны, он был обязан наставлять студентов по высшей математике и основам космонавтики в качестве доцента МАИ, а с другой — заниматься «крамолой». Администрация и партком МАИ, находившиеся под прессом неусыпного контроля, были вынуждены как-то реагировать. Одно время даже стоял вопрос об исключении Зигеля из партии — в то время не было страшнее наказания для советского человека. Но он выдержал горнила проработочных компаний на всех уровнях и остался уфологом.

И дело не только в том, что к нему тянулись энтузиасты, что он перенес исследования НЛО из кабинета на места посадок и стал концентрировать свидетельства о наблюдениях в рукописных томах. Куда более важен был в то время нравственный пример этого человека, который не убоялся повредить своей научной репутации и бросил вызов официальной науке. Для людей, вступающих тогда на зыбкое поприще уфологии, позиция профессионального ученого-математика и астронома, автора десятков научно-популярных книг и сотен статей, имела неоценимое значение. Она значила для них, что НЛО — это не пустой звук, а реальная цель, возможно, обещающая подлинный прорыв в будущее.

У нас с Зигелем возникло взаимное расположение друг к другу, и он сразу поручил мне сбор и проработку информации по сложному разделу — о подводных НЛО. Раза два в неделю мы перезванивались, а иногда он присылал письма. Вот одно из них.

И я, как мог, поддерживал свет в окошке. Собирал воедино все доступные случаи наблюдений НЛО под водой и оформил их в виде законченного рукописного отчета. Вместе с ответственным секретарем «Социалистической индустрии» Анатолием Юрковым проталкивал публикацию своей обширной статьи. Но, оказалось, мы бились головой в дверь, наглухо закрытую академической цензурой.

Я побывал на приеме у инструктора отдела науки ЦК КПСС В. П. Ващенко («мы Вам поможем»), у начальника Управления по контролю за космическим пространством Минобороны генерал-полковника А. Г. Карася («информацию будем давать, тем более, что наш генерал В. В. Фаворский сам видел НЛО»), у заместителя министра обороны по вооружению Н. Н. Алексеева, тоже трехзвездного генерала-инженера («лабораторию организовывать не будем, но я сам, будучи в Польше, видел «летающую тарелку», только Вы меня нигде не упоминайте»).

Но воистину дивны дела твои, Господи! Один из почитаемых мной уфологов и журналистов Геннадий Лисов в 1992 году в газете «Аномалия» № 9 писал: «Разумеется, Зигель, как и всякий человек, не был безгрешен. Люди, ближе знавшие его, вспоминают сложности его характера. Он не терпел независимых конкурентов в проблеме НЛО и в борьбе с ними порой не считался со средствами. Особенно доставалось от него известному ныне уфологу Владимиру Георгиевичу Ажажа. Не захотел Феликс Юрьевич работать и с Комиссией по аномальным явлениям ВСНТО, во главе которой стоял член-корреспондент АН СССР В. С. Троицкий».

Первый раз кошка пробежала меж нами, когда, прочитав два рукописных тома «Наблюдения НЛО в СССР», я имел неосторожность заметить Феликсу Юрьевичу, что все хорошо, но на его месте я бы не претендовал в этом случае на авторство и снял бы с титульного листа свою фамилию. Уместнее, по-моему, было указать: составитель Ф. Ю. Зигель. Не помню дословно, как ответил Зигель, но это было что-то не очень лицеприятное.

Затем выявилось несовпадение взглядов на роль периферийных уфологических групп. На переданную через меня просьбу ленинградских энтузиастов из числа морских офицеров дать им какое-нибудь задание Феликс Юрьевич нервно ответил: «Куда они лезут? Пусть изучают Балтийское море. С уфологией разберемся сами». Но наше сотрудничество продолжалось, ибо, как я понимал, общая проблема была выше противоречий. Так было до конца 1977 года. Я даже имел удовольствие успеть услышать публичное выступление Зигеля перед членами Московского общества испытателей природы. Это мероприятие, как тогда водилось, широко не афишировалось, тем более, что выступать прилюдно Зигелю запретили, но зал, по-моему, где-то в Фурманном переулке, был полон.

Лектором Ф. Ю. Зигель был блестящим, как, к слову сказать, и автором брошюр и книг, популяризирующих астрономические знания. Вряд ли кто-нибудь смог бы так образно рассказать о появившихся в наших пространствах инопланетных зондах и кораблях или сочно изложить сухую по сути работу Маккемпбелла.

И вдруг это письмо. Оно выпало из почтового ящика прямо в руки, как черная метка из романа Стивенсона. Вскрыв конверт, я не поверил глазам. Письмо, увы, не сохранилось, я разорвал его в клочки и выбросил, как злой талисман. Мне было стыдно за автора письма, обидно за себя, и еще я, наверное, стеснялся, что кто-нибудь прочитает слова авторитета и примет их за истину. Сейчас бы я его опубликовал. Смысл зигелевских хлестких фраз сводился к следующему: кто разрешил и по какому праву я позволяю себе выступать с лекцией о НЛО? Почему бессовестно использую при этом его, Зигеля, материалы? Как могу я, ученый, как Иуда продаваться за тридцать серебренников? И вместо посткриптума — слова о разрыве отношений и о моем отлучении от проблемы НЛО.

Отойдя от первоначального шока, я стал размышлять. Ведь Зигель не присутствовал ни на одной моей лекции. Правда, ему могли дать прослушать магнитофонную запись. Ну и что? Но он упрекает меня не в каких-либо ошибках, а в плагиате. Почему? Ведь в моих выступлениях не было зигелевских материалов. Будучи прекрасным педагогом и популяризатором, Феликс Юрьевич, к сожалению, не успел стать генератором новых идей или теоретиком НЛО. И он, и я обсуждали тогда одни и те же сюжеты, почерпнутые из сообщений ТАСС, зарубежной периодики и Маккемпбелла, каждый, разумеется, в своей аранжировке. А пора собственных исследований на местности, экспериментов, обобщений и гипотез, характеризующих научный почерк личности или школы, тогда еще не наступила. Так что авторских материалов Зигеля я привести в лекциях не мог из-за отсутствия таковых в природе и обществе.

Кто разрешил? Человек, по-моему, сам волен выбирать себе манеру существования. Можно жить по разрешению, по команде, а если разрешение на очередной какой-то шаг не поступило, то его надо испросить у того, кто существует и кормится выдачей разрешений или запрещений.

Можно выбрать другой путь и жить просто по совести, не дожидаясь и не выпрашивая разрешений. Когда я понял, что люди несведущи в том, что сосуществуют рядом с крупномасштабным явлением и что государство не только не знакомит их с этой стороной бытия, а препятствует этому, я стал читать лекции. И делать это мне никто не запрещал. А прекрасному лектору Зигелю запретили. Нет бы на его месте радоваться, что кто-то другой подхватил эстафету. Ан, нет. Он рассудил по-другому.

А теперь по поводу Иуды. Ступив на боевую тропу уфолога-просветителя, я и не помышлял о каких-то гонорарах, руководствуясь только что названными соображениями. Это сейчас, в монетарный период, когда я стал пенсионером, вопрос об оплате моих интеллектуально-психофизических затрат может стать предметом обсуждения. А может и не стать. А тогда большинство лекций я прочитал бесплатно, часть через общество «Знание» с его несерьезными тарифами. Были случаи, когда организаторы «подпольных» лекций тихонько вручали конверт «от профкома» или «инициативной группы». Но по сути это была плата за напряженный труд, потому что выбранный мной сюжет и дарованный природой темперамент, да и сами слушатели требовали самоотдачи, иногда заставлявшей выкладываться полностью. Материальная оценка такой работы издавна называлась гонораром.