Гегемония также стара, как мир. Однако американское мировое превосходство отличается стремительностью своего становления, своими глобальными масштабами и способами осуществления. В течение всего лишь одного столетия Америка под влиянием внутренних изменений, а также динамичного развития международных событий из страны, относительно изолированной в Западном полушарии, трансформировалась в державу мирового масштаба по размаху интересов и влияния.

Испано-американская война 1898 года была первой для Америки захватнической войной за пределами континента(1* ). Благодаря ей власть Америки распространилась далеко в Тихоокеанский регион, далее Гавайев, до Филиппин. На пороге нового столетия американские специалисты по стратегическому планированию уже активно занимались выработкой доктрин военно-морского господства в двух океанах, а американские военно-морские силы начали оспаривать сложившееся мнение, что Британия «правит морями». Американские притязания на статус единственного хранителя безопасности Западного полушария, провозглашенные ранее в этом столетии в «доктрине Монро» и оправдываемые утверждениями о «предначертании судьбы», еще более возросли после строительства Панамского канала, облегчившего военно-морское господство как в Атлантическом, так и в Тихом океане.

Фундамент растущих геополитических амбиций Америки обеспечивался быстрой индустриализацией страны. К началу первой мировой войны экономический потенциал Америки уже составлял около 33% мирового ВНП, что лишало Великобританию роли ведущей индустриальной державы. Такой замечательной динамике экономического роста способствовала культура, поощрявшая эксперименты и новаторство. Американские политические институты и свободная рыночная экономика создали беспрецедентные возможности для амбициозных и не имеющих предрассудков изобретателей, осуществление личных устремлений которых не сковывалось архаичными привилегиями или жесткими социальными иерархическими требованиями. Короче говоря, национальная культура уникальным образом благоприятствовала экономическому росту, привлекая и быстро ассимилируя наиболее талантливых людей из-за рубежа, она облегчала экспансию национального могущества.

Первая мировая война явилась первой возможностью для массированной переброски американских вооруженных сил в Европу. Страна, находившаяся в относительной изоляции, быстро переправила войска численностью в несколько сотен тысяч человек через Атлантический океан: это была трансокеаническая военная экспедиция, беспрецедентная по своим размерам и масштабу, первое свидетельство появления на международной арене нового крупного действующего лица. Представляется не менее важным, что война также обусловила первые крупные дипломатические шаги, направленные на применение американских принципов в решении европейских проблем. Знаменитые «четырнадцать пунктов» Вудро Вильсона представляли собой впрыскивание в европейскую геополитику американского идеализма, подкрепленного американским могуществом. (За полтора десятилетия до этого Соединенные Штаты сыграли ведущую роль в урегулировании дальневосточного конфликта между Россией и Японией, тем самым также утвердив свой растущий международный статус.) Сплав американского идеализма и американской силы, таким образом, дал о себе знать на мировой сцене.

Тем не менее, строго говоря, первая мировая война была в первую очередь войной европейской, а не глобальной. Однако ее разрушительный характер ознаменовал собой начало конца европейского политического, экономического и культурного превосходства над остальным миром. В ходе войны ни одна европейская держава не смогла продемонстрировать решающего превосходства, и на ее исход значительное влияние оказало вступление в конфликт приобретающей вес неевропейской державы – Америки. Впоследствии Европа будет все более становиться скорее объектом, нежели субъектом глобальной державной политики.

Тем не менее этот краткий всплеск американского мирового лидерства не привел к постоянному участию Америки в мировых делах. Наоборот, Америка быстро отступила на позиции лестной для себя комбинации изоляционизма и идеализма. Хотя к середине 20-х и в начале 30-х годов на Европейском континенте набирал силу тоталитаризм, американская держава, к тому времени имевшая мощный флот на двух океанах, явно превосходивший британские военно-морские силы, по-прежнему не принимала участия в международных делах. Американцы предпочитали оставаться в стороне от мировой политики.

С такой позицией согласовывалась американская концепция безопасности, базировавшаяся на взгляде на Америку как на континентальный остров. Американская стратегия была направлена на защиту своих берегов и, следовательно, была узконациональной по своему характеру» причем международным или глобальным соображениям уделялось мало внимания. Основными международными игроками по-прежнему были европейские державы, и все более возрастала роль Японии.

Европейская эра в мировой политике пришла к окончательному завершению в ходе второй мировой войны, первой подлинно глобальной войны. Боевые действия велись на трех континентах одновременно, за Атлантический и Тихий океаны шла также ожесточенная борьба, и глобальный характер войны был символично продемонстрирован, когда британские и японские солдаты, бывшие представителями соответственно отдаленного западноевропейского острова и столь же отдаленного восточноазиатского острова, сошлись в битве за тысячи миль от своих родных берегов на индийско-бирманской границе. Европа и Азия стали единым полем битвы.

Если бы война закончилась явной победой нацистской Германии, единая европейская держава могла бы стать господствующей в глобальном масштабе. (Победа Японии на Тихом океане позволила бы ей играть ведущую роль на Дальнем Востоке, однако, по всей вероятности, Япония по-прежнему оставалась бы гегемоном регионального масштаба.) Вместо этого поражение Германии было завершено главным образом двумя внеевропейскими победителями – Соединенными Штатами и Советским Союзом, ставшими преемниками незавершенного в Европе спора за мировое господство.