Хансен высокомерно улыбнулся, демонстрируя шикарные вставные челюсти.

– Уверяю вас, дорогой друг, вы совершенно не там, абсолютно не там ищете. Наши слуги работают у нас не первый год… Далеко не первый. Они нас обожают. Вы себе этого просто представить не можете. Эти индейцы – народ исключительно преданный, такие душки. Они нас обожают.

– А вдруг кто-то из них заимел на вас зуб? – настойчиво допытывался Лепски. – Может, кто-то считает, что с ним плохо обошлись?

– Плохо обошлись? – Хансен искренне поразился. – К персоналу здесь – наипрекраснейшее отношение. Мы как одна семья – большая и счастливая.

Лепски тяжело задышал через нос.

– Вы никого из персонала не увольняли? Может, кто-то не отвечал вашим требованиям?

Во время всего разговора Хансен поигрывал ручкой с золотым пером. Тут она выскользнула из пальцев и покатилась по столу. Он чуть вздрогнул, будто на секунду дал о себе знать какой-то зубной нерв. От глаз Лепски это не укрылось.

Последовала долгая пауза, потом Хансен поднял ручку и принялся снова катать ее между пальцами.

– Ну… разве что в прошлом… да, такое бывало, – выдавил он из себя медленно и неохотно.

Ему вспомнился тот молодой индеец. Когда это было? Четыре месяца назад? Он старался не вспоминать об этом неприятном случае, но сейчас память все высветила с пугающей ясностью. Как его звали? Тохоло? Да… его отец работает в клубе уже двадцать лет. Однажды этот старик пришел к нему и попросил взять на работу сына. Увидев его, Хансен согласился… такой красивый, прекрасно сложенный мальчик! Но какой дикарь! Когда Хансен ему улыбнулся… они были одни в туалете, возле умывальника, и он его легонько погладил. Во– споминание ожгло Хансена. Какой дикарь! Тут любой испугается. Он, конечно, позволил себе лишнее. Но уж слишком обманчивый вид был у парня. Короче, пришлось от него избавиться. Отцу он тогда как можно вежливее объяснил: ваш сынок в клубе пока не на месте… слишком молод. Старик тогда посмотрел на него недобрым взглядом. Хансен обеспокоенно задвигался в кресле. Перед ним возникли черные глаза, пылавшие презрением.

Но не говорить же этому кошмарному детективу насчет Тохоло! Только начни объяснять… нет! Невозможно!

– Вы помните конкретно какого-нибудь индейца, которого пришлось уволить? – повторил вопрос Лепски.

Суровый полицейский голос резанул по нервам Хансена.

– Такого не случалось уже несколько лет, – сказал он. – Люди, конечно, уходят. – Он посмотрел на Лепски и тут же отвел глаза в сторону. – Возраст поджимает. Мы отправляем их на пенсию.

Лепски уже учуял след.

– У вас есть список персонала?

Хансен растерянно моргнул. Вытащил шелковый платок и коснулся им висков.

– Конечно.

– Можно посмотреть?

– Но, уверяю вас, вы просто тратите время.

Лепски откинулся в кресле. Лицо худощавое, подумал Хансен, прямо ястреб.

– Мне платят за то, чтобы я тратил время, – жестко возразил Лепски. – Вы что, не хотите мне показывать этот список?

На Хансена вдруг накатила слабость. Но он призвал на помощь все свое достоинство.

– Прошу вас держаться в рамках приличий, – сказал он, но голос его предательски подрагивал. – Если хотите видеть список, я вам его покажу.

Полицейские глаза Лепски тускло замерцали.

– Да, я хочу его видеть.

– Пожалуйста.

Хансен открыл ящик стола. Передал Лепски книгу в кожаном переплете.

Лепски изучил список имен, который не сказал ему ровным счетом ничего, но он был убежден: Хансен пытается что-то скрыть.

– Мне нужна копия. Со всеми этими людьми придется поговорить, – отчеканил он и бросил книжку на стол.

– Пожалуйста.

Но Хансен продолжал сидеть неподвижно. Какой-то момент они смотрели друг на друга, потом Лепски сказал:

– Прямо сейчас, я подожду.

– Пожалуйста.

На трясущихся ногах Хансен поднялся и, подхватив книгу, вышел. Через пять минут он вернулся и протянул Лепски лист бумаги:

– Вот, держите… вряд ли это вам что-то даст, но раз вы просили…

Лепски изучил список, потом поднял голову и тусклыми глазами уставился на Хансена.

– Одного не хватает, – сказал он. – В вашем списке было пятнадцать индейцев, а здесь – четырнадцать.

Лицо у Хансена вытянулось.

– Извините… вы не представляете, сколько страданий мне доставляют сотрудники. Секретарша – почти полная идиотка.

– Неужели? – Лепски протянул руку к списку в кожаном переплете, который Хансен держал под мышкой.

Побледнев, Хансен передал список.

Лепски быстро сверил имена.

– Кто такой Тохоло? – спросил он.

Хансен облизнул пересохшие губы.

– Она не включила в список Тохоло? Что же она, совсем того? Это наш старейший и самый верный работник! Уверяю вас, можете о нем не думать. Тохоло! Да он работает лет двадцать!

Лепски поднялся.

– Хорошо… извините, что пришлось побеспокоить. – Он пошел к выходу, потом остановился и спросил: – Вы не возражаете, если я поговорю с Тохоло прямо сейчас?

Хансен плюхнулся в кресло. Взял ручку с золотым пером, посмотрел на нее. Он как-то сразу сник и обернулся глубоким стариком.

– Если не будете мешать членам клуба, говорите, – хрипло произнес он. – Он в баре.

– Где у вас бар?

Хансен продолжал смотреть на свою ручку.

– В дальнем конце коридора, левая дверь.

Тут он взял себя в руки. Надо что-то предпринять. Не позволять же, чтобы вся его отлаженная жизнь взяла и рухнула? Он поднялся и в отчаянии посмотрел на Лепски.

– Но, уверяю вас… вы просто потратите время.

– Угу… это вы уже говорили, – отозвался Лепски и вышел из кабинета.

Ручка выпала из пальцев Хансена. Страх болезненно расползался по всему телу. Он вспомнил, как двадцать лет назад ему позвонил добрый друг и предупредил: им интересуется полиция и лучше ему уносить из Англии ноги… Он надеялся, что испытать этот ползучий страх ему уже не доведется, и вот опять…

Но это же чувство караулило его на следующее утро, когда он получил письмо, первой строкой в котором стояло: «Если вам дорога жизнь…» Автор письма требовал с него пятьсот долларов, а внизу стояла подпись: «Палач».

Чак вырулил на проселочную дорогу, что вела к одному из многочисленных пляжей на побережье. Этот пляж из-за песчаных дюн был не очень популярным, но и здесь уже стояли машины, а в море купались люди.

Свой «бьюик» Чак запарковал чуть в сторонке. Потом повернулся к Мег – съежившись, она сидела подальше от него. За время короткой поездки к пляжу они не сказали друг другу ни слова.

– Взяла? – спросил он.

Трясущимися руками она открыла сумочку, вытащила из нее конверт и передала ему.

– Ты видела, что там? – спросил он, когда обнаружил, что конверт вскрыт. Потом вытащил пять сотенных купюр. – Блеск, – пробормотал он. – Какие хрустяшки!

Мег всю передернуло.

Из конверта выпорхнуло лежавшее между банкнотами послание от Палача и опустилось на сиденье.

– И это видела?

Мег стиснула кулачки, зажала их между коленями. Слова застряли в горле. Она просто сидела и смотрела на Чака.

– А куда это ты, крошка, ехала? – спросил Чак. – В Майами?

Она кивнула, потом, сделав над собой усилие, сказала:

– Я в это больше не играю! – Свой голос показался ей сиплым карканьем. – С меня хватит! Я никому не скажу! Обещаю! Но с меня хватит!

– Ну, конечно. – Чак сложил банкноты и убрал их в карман рубашки. – Такое многим недоумкам приходит в голову… кому-то из них даже везет… но тебе не повезет, крошка, ручаюсь.

Она смотрела на него горящим, почти безумным взглядом, от бессилия стуча кулачками друг о друга.

– Я же обещаю! Никому ни слова! Только отпусти меня! Ведь у этого индейца мозги совсем стухли. На кой тебе вязаться с чокнутым индейцем? – Она снова воткнула кулачки между коленками и принялась раскачиваться взад-вперед. – Чак! Ты подумай! Давай убежим, а? Ведь он же людей убивает! Чак, послушай меня, а?

С неба вдруг свалился большой красно-белый пляжный мяч, бухнул по крылу машины, перекатился через лобовое стекло.