"Смятение чувств", - подумала старая волшебница. "Это ничего. Она сама найдет для него выход, а я только ее слегка подтолкну. Я знаю, что этот путь светел. А на другие меня уже не остается".

- Вот видишь, мой птенчик, моя ласточка, моя глупая дурашливая змейка! улыбнулась Ралина, собрав все свои ускользающие силы души и тела. - На свете не бывает такого. Просто не бывает. Поэтому будь покойна - это вовсе не то, что ты подумала, - солгала она, может быть, впервые в жизни - от чистого сердца и с твердой уверенностью, что эта ложь - непременно и исключительно во благо. И тут же почувствовала, как в глазах у нее на мгновение потемнело, а затем - снова и снова.

"Вот оно", - с грустью подумала Ралина. "Вот как оно бывает на самом деле. Тьма застилает глаза и душу. Она все-таки остается последним в жизни, эта тьма. Но может быть, свет будет потом? Посмотрим..."

- Что с тобой, бабушка: - Эгле тревожно смотрела на друидессу, ей только что показалось, что та слегка покачнулась.

- Ничего, моя хорошая, - медленно проговорила Ралина сухими, стремительно белеющими губами. - Теперь тебе нужно будет уйти, но помни: возможно, сегодня ты, наконец, увидишь свою судьбу. Того, кто привиделся тебе тогда, в Зеркале Валанда, только лишь темной фигурой. Мне даже кажется, что этого человека ты уже видела прежде, и не раз. Порой... - старая друидесса почувствовала, что сердце ее тихо начинает куда-то опускаться, и судорожно вздохнула, ловя остатки сил. - Порой темное - это не то, что нам кажется. Порой это просто - кусочек света, всегда освещенный другим светом, неизмеримо большим, и оттого - не столь заметный на его фоне. Но зато он хорошо виден во тьме. Попробуй в этом темном разглядеть чистое, искреннее и доброе. Я думаю, ты сможешь...

А теперь, - прошептала старая волшебница Ралина, Верховная друидесса балтов и полян, - мы должны проститься. Время мое на исходе. Скорее, ты должна повернуться и увидишь перед собой тропинку. Торопись - ее уже охватывает огонь, а тебе со мной еще очень рано.

Эгле бросилась к друидессе, но тут же натолкнулась на невидимую стену. В ярости она прошептала несколько слов, в воздухе ниоткуда полетели искры, раздался гул, но прозрачная преграда не пускала ее.

- С этим еще не совладал никто, - усмехнулась старуха. - Иди, мое дитя. Прощай и помни - я очень любила тебя.

И она исчезла.

Некоторое время Эгле смотрела туда, где только что был самый близкий и единственный родной ей на земле человек, но костер погас, и вокруг него начала сгущаться тьма. Тогда она повернулась и в слезах кинулась бежать по открывающейся перед ней тропинке, которую следом за ней тут же охватывало пламя. Она увидела перед собой высокий огонь, но, не сбавляя шага, пошла прямо в пламя, обезумевшая от горя и острой жалости к старой друидессе и к себе, а еще - к небу, к земле, ко всему на свете, что теперь осиротело вместе с ней. Она прошла огонь, который только опалил ее одежду, и внезапно очутилась в сгоревшем лесу, покрытом черным от копоти снегом. Тогда Эгле обернулась, но перед ней был только один бесконечный лес с торчащими черными стволами сосен, и ничего больше. Она медленно опустилась наземь, привалилась к обгоревшему стволу, обхватила колени и спрятала в них голову, чтобы только больше ничего не видеть, не слышать и не чувствовать. Так она сидела неизвестно, сколько времени, пока ее не отыскал Травник.

Ощущения возвращались к нему медленно. Наверное, минула целая вечность, прежде чем он вновь стал слышать и даже немного видеть. В голове перестало шуметь, пелена перед глазами прояснилась, и Збышек даже нашел в себе силы, чтобы попытаться оглядеться. Но перед глазами были только одни обгорелые бревна и черные пни, над которыми курился дым. С чувствами вернулась и боль, тупая и вяжущая во всем теле, кроме лица - оно горело остро и нестерпимо.

Март почувствовал, как силы вновь стремительно его покидают, и у него только и хватило самообладания, чтобы не упасть ничком наземь, в пепел и золу, а медленно опуститься на колени. В глазах его побежали, засверкали разноцветные круги, и вдруг он увидел внимательные и печальные глаза над темной повязкой, скрывающей всю нижнюю часть лица.

Твой свет, как меч, а меч, как луч, тебя огнем зажжет.

Но слово, мягкое, как воск, спасенье принесет

Однажды...

- Откуда ты знал эти слова, еще тогда - в замке? - прошептал пораженный Збышек. Он буквально пожирал глазами незнакомца, его охватило страшное возбуждение, даже губы дрожали так, что он еле сумел с ними справиться.

- Рано или поздно все становится известным. Даже мысль неизреченная, заметил незнакомец. - Все в руках Провидения, и оно может направить любую руку, а с добрым ли, с дурным ли помыслом - не нам судить.

Март хотел возразить, но Шедув мягко приложил палец в черной изодранной перчатке ему к губам, делая предостерегающий и вместе с тем - успокаивающий знак.

- Тсс... Ничего не говори, человек по имени Збышек. Слова в твоем нынешнем положении для тебя - чистый яд. В этом лесу ты совершил чудо, потому что спас друзей, и потому ты должен выжить. Теперь - есть ради чего.

И человек в черной полумаске вдруг ему улыбнулся. Маска скрывала лицо отпущенника, но Збышек прочел улыбку по глазам. Он попытался приподняться, и в ту же секунду с ужасом увидел, что черная полумаска отпущенника начинает набухать кровью, и темно-красные капли уже сочатся наземь. Он с трудом поднял руку и, не говоря ни слова, безмолвно указал отпущеннику на кровь. Шедув покачал головой.

- Это тебе уже только кажется. Это - иллюзия.

- Почему, о, Шедув? - слабым голосом проговорил Збых, пытаясь понять.

- Потому что все, что связано со мной, отныне уже только кажется, ответил отпущенник, после чего учтиво поклонился молодому друиду, и его невысокая изящная фигура вдруг поднялась на уровень лица Марта и быстро поплыла куда-то назад, удаляясь, тая и истончаясь у него на глазах. Как свеча, подумал Март и успокоенно прикрыл глаза. Хотелось тишины и смерти, поскольку боль, что испытывал сейчас Збышек, становилась уже просто нестерпимой.

Март больше всего на свете сейчас желал зачерпнуть снега и приложить к горящему лицу. Но под его рукой были только пепел и зола. Зола и пепел.