«И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого».

Покахонтас следом за хозяином закончила молитву и прилежно стала дожидаться урока английского языка. Это было ее любимое время дня. Священник, на чьих круглых щеках постоянно играли два розовых пятнышка, сказал ей, что у нее исключительные способности к английскому языку, и этим очень вдохновил ее. Она учила наизусть молитвы и запоминала новые слова, как когда-то, когда ее учителем был Джон Смит. Она видела, что стала говорить более бегло с тех пор, как вернулась в колонию.

Внезапно она услышала стук лошадиных копыт, замерший у двери, и резкий звонок колокольчика. Служанка бросилась открывать дверь — на пороге стоял капитан Эргалл. Он вошел внутрь, здороваясь с ними обеими.

— Покахонтас, — сказал он, — у нас для вас новость от вашего отца. Он глубоко опечален, что вы стали нашей пленницей, и просит нас обращаться с вами хорошо. Как вы, принцесса?

— Очень хорошо, капитан.

— Паухэтан попросил меня приплыть на корабле в его воды. Он выполнит наши условия по возвращению нам людей и оружия и даст нам кукурузы. Как только это будет сделано, он ждет, что мы доставим вас к нему.

Покахонтас кивнула в ответ.

— Если вы готовы, принцесса, мы отбудем утром.

Покахонтас наклонила голову, чтобы скрыть свой ужас. Так скоро! Она же только что приехала! Она думала, что понадобится много времени, чтобы уговорить ее отца обменять ее. Как же она сможет следить за передвижением кораблей и ждать возвращения Джона Смита? Ее поразила мысль, что всю жизнь она была пленницей требований и запретов отца. Она признавала свой долг перед могущественным родителем, но теперь, находясь среди англичан, поняла, что здесь ее плен только на словах. Никогда она не была более свободной, чем сейчас.

Но лицо ее, как обычно, казалось спокойным, пока двое мужчин обсуждали последние новости колонии и содержание писем, пришедших с кораблем несколько дней назад. Снова зазвенел дверной колокольчик.

— А, с нами обедает Джон Ролф.

Мистер Уитекер поднялся встретить гостя. Покахонтас была слишком погружена в свои мысли, чтобы полностью сосредоточить свое внимание на новом лице, но тем не менее взглянула на высокого мужчину лет двадцати с лишним, с волнистыми каштановыми волосами и решительным лицом.

За обедом Ролфа посадили рядом с ней, и она очнулась от своих раздумий, когда он задал ей вопрос о табаке. Он серьезно занимался этой культурой и хотел знать, как часто, по ее мнению, необходимо оставлять землю под паром. Она рассказала, как это делают ее люди, но ему это показалось сомнительным. Выяснилось, что спор о преимуществах того или иного способа выращивания табака может быть даже захватывающим. В конце вечера ей очень не хотелось, чтобы он уходил, и она так и сказала, но он заверил ее, что часто заглядывает сюда.

— Утром я возвращаюсь к своему отцу, — уныло ответила она.

Жена священника настояла, чтобы ее служанка Кэрри сопровождала Покахонтас до Джеймстауна. Неслыханно, сказала она, чтобы особа королевской крови путешествовала без сопровождения. Прибыв в форт, Покахонтас и Кэрри сразу же поднялись на борт «Пейшнс», и Кэрри предложила принцессе переодеться в шуршащее платье из тафты для встречи и обеда с сэром Томасом Гейтсом и сэром Томасом Дейлом, исполнявшим обязанности губернатора колонии.

Платье было бледно-голубое, отделанное белым кружевом. Покахонтас позабавило, как при виде ее у обоих мужчин загорелись глаза, и они низко склонились над ее рукой. Она порадовалась, что дала служанке убрать волосы в высокую прическу и открыть лицо, хотя с удовольствием надела бы свои жемчуга.

Она также была благодарна священнику и его жене, что они научили ее манерам. Правда, временами она все-таки чувствовала себя неловко, но поняла, что производит хорошее впечатление. Теперь мужчины заинтересовались ею как личностью, а не как залогом в своей игре с ее отцом. «Я должна помнить, — сказала она себе, — как важно хорошо показать себя и перенять обычаи этих людей».

Оба дворянина подробно расспрашивали ее о пребывании в доме Уитекеров, и она не могла скрыть теплых чувств, которые питала к своему временному пристанищу. С блеском в глазах она поведала, что только начала изучать христианство и Священное Писание, рассказала, как обогатился ее запас английских слов. Она была убеждена, что сможет прекрасно научиться говорить, если в течение нескольких недель проживет среди англичан.

На следующее утро Покахонтас переоделась в мягкие оленьи шкуры. Она знала, что с возвращением в Веровокомоко наглухо закрывает за собой дверь, и могла только молиться, чтобы дверь не оказалась заперта навсегда. Она покинула маленькую каюту и поднялась на палубу, ноги ее не слушались, отяжелев, словно каменные.

— Принцесса, у меня новость, которая может вам не понравиться, — с озабоченным лицом встретил ее Сэмюэл Эргалл. Он сделал движение, будто хотел коснуться ее руки, но сдержал себя. — Вчера вечером, после разговора с Гейтсом, сэр Томас Дейл решил, что мне неразумно брать вас с собой сегодня. Мы не закончили переговоры с вашим отцом, и, чтобы избежать разных случайностей, руководители колонии хотели бы, чтобы вы еще немного побыли здесь. Они отправят вас назад к Уитекерам, где, как они поняли, вам понравилось.

Он не упомянул, что Гейтс и Дейл были поражены перспективами, которые открывала перед ними Покахонтас. Если она примет христианство, какой это станет важной вехой на пути объединения двух народов! Ее обращение приведет к христианству всех паухэтанов, а значит, английские протестанты, а не испанские католики останутся в Виргинии. Они решили, что задержат Покахонтас у себя, если только великий король не согласится на все условия до единого. Более того, они не хотели, чтобы она плыла с Эргаллом, потому что боялись, что люди Паухэтана попытаются освободить ее.

Покахонтас была настолько счастлива получить эту отсрочку, что с неистовым прилежанием погрузилась в работу на ферме в Энрико. Она быстро и тщательно делала всю домашнюю работу и с радостью выполняла любое поручение. В течение недели она выучила все английские слова, относящиеся к ведению домашнего хозяйства. Почти с болезненным упорством она углубилась в Библию и катехизис, разбираясь в смысле слов и старательно трудясь над ежедневным двойным уроком. И задавала вопрос за вопросом.

Миссис Уитекер была такой же доброй, как ее муж, и такой же терпеливой. Оба понимали, что их гостья-пленница находится на особом положении, и относились к ней, как к дочери. И они были вознаграждены, ибо за серьезной внешностью их подопечной им открылась ее нежная привязчивая душа.

Прошла уже добрая половина мая и сладкий запах жимолости наполнил весь дом, когда посыльный принес письмо от Эргалла, которое было прочитано Покахонтас. Ее отец вернул половину оружия и большую часть пленных англичан, но не доставил ни украденных орудий труда, ни кукурузы. Дейл и Гейтс выражали свое сожаление, но писали, что при таком положении вещей необходимо, чтобы Покахонтас пока оставалась у англичан.

Через несколько дней возвратился Джон Ролф. Ему было приятно снова увидеть Покахонтас, и они возобновили обсуждение способов выращивания табака, находя удовольствие в споре. Не прошло и недели, как Ролф опять посетил их, на этот раз выразив свое несогласие с тем, как она охотится на птиц и оленей. Его третий визит последовал через два дня, и они пустились в пререкания по поводу заготовки кож.

В июне священник решил, что самое время для Покахонтас пойти в церковь с ним и с миссис Уитекер. Она знает на память несколько молитв и не отстанет от прихожан. Как и большинство паухэтанских женщин, она хорошо пела: И во время службы Уитекеры с гордостью слушали, как взлетает над хором ее голос.

Джон Ролф, сидевший на несколько рядов дальше от Уитекеров, обнаружил, что голос Покахонтас отвлекает его от молитв. Человеком он был набожным, и святые слова, выпеваемые необычной молодой дикаркой, нашли неожиданный отклик в его сердце. Он вынужден был признать, что очень привязался к прелестной дочери природы. Он решил, что, навещая в будущем дом священника, станет помогать Покахонтас в изучении Библии и совершит доброе дело, способствуя ее продвижению по пути христианства.