Но во время Второй Мировой войны пути обеих наук круто разошлись; и этот момент тоже отмечен интересным хронологическим совпадением. В конце 1942 г. Энрико Ферми и некоторые другие ученые Чикагского Университета впервые продемонстрировали искусственно вызванную и контролируемую реакцию ядерного распада. Так началась эпоха "неограниченной энергии и независимости от исчерпаемых энергоресурсов".
А 16 апреля следующего года в Швейцарии доктор Альберт Хофманн из исследовательской лаборатории фирмы «Сандоз» случайно проглотил неизвестное количества вещества, которое он синтезировал четыре года назад, а теперь смог синтезировать повторно. После этого он ощутил странное беспокойство и головокружение, которое продолжалось несколько часов. Три дня спустя (19 апреля в 16.20) он принял отмеренную дозу, 250 микрограммов, и впоследствии сообщал:
"…(после кризиса смятения и отчаяния)…я начал наслаждаться беспрецедентными цветами и игрой застывавших и сохранявшихся форм. Затем на меня нахлынула калейдоскопическая волна фантастических образов — изменявшихся, варьировавшихся, открывавшихся и закрывавшихся по кругам и спиралям…"
Так был открыт ЛСД.
Но с тех пор и вплоть до последнего десятилетия все надежды человечества связывались, главным образом, с богатыми обещаниями ядерной эры — сперва с энергией распада, а затем — с неограниченным потенциалом ядерного синтеза. А область галлюциногенов была обозначена как психотомиметическая (имитирующая психозы) и, в общем, отрицательная. Так продолжалось вплоть до 1960-х гг., когда произошла странная и ошеломительная смена ролей.
Знание о ядерном распаде и термоядерном синтезе внесло в психику общества аспект влечения к смерти. Великие государства одно за другим присоединялись к братству искусных истребителей человеческого рода. Но, как я уже сказал ранее, при возникновении любого дисбаланса непременно должен появиться уравновешивающий противоположный компонент. В данном случае противовесы появились во многих формах и на многих фронтах, и все они были связаны с одним и тем же процессом: возрастанием интереса к духовному аспекту личности и стремлением глубже понять человеческую психику. Психоделические препараты, прежде считавшиеся относительно полезным инструментом для исследования психозов или безусловно вредным средством эскапистского самоудовлетворения, теперь все чаще рассматривались западной молодежью как средство для просветления и духовного преображения.
Теперь, когда общечеловеческий Танатос уже совсем насытился увековеченным знанием о том, как мы можем полностью уничтожить и самих себя, и наш уникальный опыт жизни и любви, кое-что должно произойти и на стороне Эроса, который научит нас, как жить с эти увековеченным знанием. Между двумя противоположными сторонами человеческой души возникает диалог, который требует нового словаря — словаря прозрения и познания.
Нам нужен способ выражать переживания, возникающие в самых глубинных участках нашей психики, передавать знание, которое традиционно называют «оккультным» или «сокровенным». Раньше это знание считалось личным достоянием шаманов, духовных учителей или лидеров, которые его заслужили. На них лежала ответственность за выбор одаренных и прозорливых людей, которые могли стать их учениками и последователями. Этих избранных впускали в храмы знания, в пирамиды, тайные ложи, монастыри или священные вигвамы, чтобы они могли постепенно исследовать свой духовный мир и осваивать области бессознательного. Считалось, что при таком обучении некоторые из них со временем смогут стать мудрейшими целителями или духовными лидерами.
Если бы у нас было столько же времени, сколько у наших предков, мы тоже могли бы спокойно наблюдать за постепенным увеличением количества людей, которые разбираются во внутренних процессах, энергиях и комплексном равновесии влечений, страхов, инстинктов и опыта, из которых состоит внутренняя вселенная человека. Мы могли бы предвидеть, что когда-нибудь и все человечество лучше поймет сущность своего сознания и подсознания. Однако в последние несколько десятилетий открытия в физике, химии, биологии, электронике, математике и распространении информации появляются с невиданной скоростью. И эта лавина знаний о сущности материального мира не имела необходимого и жизненно важного противовеса: понимание человеческой психики практически не улучшилось. Мы узнали много нового о мозге, но не о душе. Мы так и не совершили прорыва в познании тех архетипов бессознательного, тех эмоций и энергий, которые определяют способ использования новоприобретенных научных знаний. Но мы обязательно должны развивать методику исследования и понимания этих неосознанных сил, от которых неизбежно зависят все наши решения, ибо все открытия, совершенные в мире материи, равно могут быть использованы и ради жизни, и ради смерти.
То, чего мы избегаем, и то, чего мы не желаем признавать, может убить не только нашу расу или культуру, но ВСЕХ нас.
Не забывайте о том, что психоделические препараты — не единственный ключ к бессознательному; их нельзя использовать ни для обучения, ни для духовного роста. Не существует единственно «правильного» препарата и даже единственно «верной» дозировки одного и того же вещества, которая удовлетворила бы всех исследователей в равной степени. Нелишне будет еще раз напомнить и о том, что все переживаемое при приеме психоделических препаратов или визионерских растений исходит не от самих психоактивных веществ, но от разума или психики человека, который их потребляет. Каждый из таких препаратов открывает в принявшем его некую дверь, и разные препараты открывают разные двери. Поэтому исследователь должен научиться наиболее успешным и безопасным способам продвижения по каждому из своих новооткрытых внутренних континентов. Это займет много времени, и здесь необходимо руководство опытного человека — как и во всех глубинных эмоциональных и духовных исследованиях.
При соблюдении всех предосторожностей использование психоделических растений и препаратов имеет большое преимущество перед другими традиционными методиками. Они позволяют нам скорее достичь желаемого результата: сознательного постижения наших внутренних процессов и более ясного понимания ответственности каждого перед человечеством и всеми прочими существами, живущими с нами на одной планете.
Эти средства необычайно важны, и я считаю, что достиг известного мастерства в их изготовлении. Вот почему я этим занимаюсь.
За годы, прошедшие после нашей беседы в Санта-Барбаре, люди еще не исчезли с лица Земли и не истребили на ней все живое, но они способны на это. Лидеры стран так и не наладили открытого и взаимно уважительного общения между собой. Но на это они тоже еще способны.
Как и прежде, руководители человечества подпитываются архетипом власти — тем аспектом человеческой психики, который влечет ее к иерархии, контролю и фиксации правил и систем. Воля к власти формирует наш мир; без нее человечество давно бы погибло. Если эта воля уравновешена некими комплементарными энергиями, она придает человечеству форму; она создает цивилизацию. Но когда тонкое равновесие нарушается и из этого архетипа выплескивается слишком много энергии, структура превращается в тюрьму, контроль становится диктатурой, обучение вырождается в зубрежку и муштру, видения и прозрения порождают догмы, а осторожность развивается в манию преследования. Мы утрачиваем связь с любящими и питающими энергиями, которые существуют внутри нас самих; а вместе с тем исчезает и наша способность выбирать сознательно — как в личном, так и в общечеловеческом масштабе.
Жрецы и цари, императоры, президенты и все те, кого лелеют и защищают структуры власти, склонны беспокоиться и гневаться из-за одиночек, которые настойчиво пробиваются в новых направлениях, игнорируя предписания признанных лидеров. Такие люди внушают властям подсознательный страх перед хаосом, перед разрушением всего известного, знакомого и безопасного. Реакция на этот страх может иметь много форм — от убийства святотатца (или сожжения ведьмы) до предупреждения, чтобы он держал свое знание и свои мнения при себе (как в случае с Галилеем); но последнее возможно лишь в том случае, если отщепенец не угрожает существованию установившегося порядка и не раздражает власть имущих.