Труп Распутина завернули, погрузили в автомобиль, вывезли и спустили под лед.
Конечно, кто, где и как убил, стало широко известно. Великого князя посадили под домашний арест, Пуришкевич отправился на фронт со своим санитарным поездом, с ним уехал Лазаверт, Юсупов ходил гордый, на светском рауте его чествовали как исполнителя цыганских романсов, засыпали цветами и качали. По столице ползли слухи – есть «проскрипционный» список, под № 1 значился Распутин, под № 2 — царица и т.д.
Водолазы, по указке полиции, нашли и выудили труп Распутина из реки. Протопопов пригласил для формального опознания дочерей Распутина. Они засвидетельствовали, что изуродованный труп — Г.Е. Распутин. При вскрытии выяснилось, что легкие убитого были заполнены водой. Он умер от утопления, а не от ран, которые, в конечном счете, были также смертельными. По всей вероятности, Лазаверт обманул соучастников — Распутин получил не цианистый калий, а опий.
21 декабря Николай II со всей семьей хоронил убиенного «старца» в Царском Селе. По привычке в конце дня он записал в дневнике: «Гроб с телом незабвенного Григория, убитого в ночь на 17 декабря извергами в доме Ф. Юсупова, стоял уже опущенным в могилу. Отец Александр Васильев отслужил литию, после чего мы вернулись домой. Погода была серая при 12о мороза. Погулял до докладов…».
В бюваре императрицы после февральской революции нашли скверные вирши, написанные кем-то на смерть Распутина, где были такие строки:
«Гонимый пошлою и дикою толпой
И жадной сворой, ползающей у трона,
Поник навек седеющей главой
От рук орудия невидимого масона».
В Петрограде по рукам ходил в рукописных копиях «Загробный Гришки Распутина высочайший манифест». Написанный неизвестным автором листок в грубо-сатирической форме сфокусировал все обвинения «общественности» в адрес Распутина, накопившиеся за многие годы. Копия, хранящаяся в архиве Ленинградского музея революции, с некоторыми сокращениями звучит так:
«Мы, Григорий Первый и последний, конокрад и бывший самодержец всероссийский, царь банный, великий князь драный и проч., объявляем всем нашим распутницам, министрам-карманникам, жандармам-охранникам и прочей нашей своре: пребываем мы сейчас в аду и каждый день с сатанинского благословения в жаркой бане паримся, приобщив к сему адских блудниц, давно сгнивших Елисавет и Екатерин, но только не умеют они нам услугу оказать, не умеют раболепье показать, как показывали нам в Царском селе, когда были мы навеселе и соскучиться мы изволили без немки Сашки, без Николки Ромашки, без Вырубовой Анны… Призываем всех наших скверных распутниц… а также немецких шпионов и шпионок, что на Руси при мне высшие места занимали и ради Вильгельма с русским народом воевали, призываем их всех, чтобы они поторопились и поскорей в ад ко мне явились. Дан в аду, в день сороковой нашей собачьей кончины».
Бойкий, дробный стиль «манифеста» вызывал восторг и нескончаемый поток злых шуток по поводу того, как жилось в аду пресловутому Распутину. Что делалось на том свете, рисовалось натурально, в самых фантастических красках, а на этом очень скоро после «сорока дней» с убийства Распутина были предприняты серьезные усилия конкретизировать слухи о Распутине и царице.
Уже в первые дни пребывания у власти Временного правительства обе дочери Распутина были арестованы. Мария припоминала в мемуарах, как ее вытащили из толпы задержанных «аристократов» и пинками погнали на допрос. Молодая девушка предстала перед двумя людьми; перелистывавшими толстенное досье. Выдержав зловещую паузу, один из них, по словам Марии, спросил:
«Сколько раз Александра Федоровна Романова, в прошлом царица — он почти выплюнул титул,— спала в вашей квартире, которая находилась — он перебирал бумаги не меньше минуты — да, в доме № 64 по Гороховой.
— Она никогда не спала у нас. Она никогда не посещала нас.
— Не смей лгать мне. Ее много раз видели входившей в ваш дом.
— Не было этого.
— Ты хочешь сказать, что эти бумаги лгут?
Я пришла в бешенство, глупец довел меня до белого каления.
— Если в ваших дурацких бумагах говорится об этом, тогда они бесполезны.
Другой человек, молчавший до тех пор, продолжил допрос: .
— Разве ты не видела, как твой отец целовал эту женщину?
— Если вы имеете в виду царицу, то он целовал ее при встрече, как и всех других.
— У нас есть донесение, что она провела ночь с твоим отцом в его постели, а когда ты утром их застала, так называемая царица дала тебе браслет, чтобы ты молчала.
Это было слишком. Мои нервы были натянуты как струна,и я истерически расхохоталась. Подумать только — узкая кровать, на которой едва помещался грузный отец,– гнездышко двух любовников! При этой мысли я вместо ответов корчилась от смеха. Видимо, тем я и ответила инквизиторам, они пришли в замешательство, почувствовав себя смешными,и отпустили меня»… Не преуспели любопытствовавшие и с младшей дочерью Распутина Варей и отпустили обеих. Они убедились, что квартира разгромлена. Сестры вернулись на родину, в Сибирь, и скоро сбежали за границу.
Буржуазия кралась к власти
Убийство Распутина, с отвращением писал Милюков, было попыткой устранить опасность «по-византийски, а не по-европейски». В том же духе, настаивала царица, должен действовать Николай II. Она всячески внушает супругу — необходимо обезглавить противников.
В одном письме – «Гучкову — место на высоком дереве». 14 декабря она объясняет царю: «Я бы спокойно, с чистой совестью перед всей Россией отправила бы Львова в Сибирь… Милюкова, Гучкова и Поливанова – тоже в Сибирь. Теперь война, и такое время внутренняя война есть высшая измена. Отчего ты на это дело не смотришь так, как я, я, право, не могу понять. Я только женщина, но моя душа и мозг говорят мне, что это было бы спасением России». Она буквально заклинает: «Мы Богом возведены на престол и должны твердо охранять его и передать его неприкосновенным нашему сыну. Если ты будешь держать это в памяти, то не забудешь быть государем… Будь Петром Великим, Иваном Грозным, императором Павлом. Сокруши их всех. Не смейся, гадкий, я страстно желала бы видеть тебя таким по отношению к этим людям, которые пытаются управлять тобой, тогда как должно быть наоборот».