Затишье на фронтах на рубеже 1914/1915 годов предвещало бурю. Германия, обманувшись в надеждах окончить войну до «осеннего листопада», лихорадочно изыскивала методы и средства ликвидировать тупик позиционной войны, сулившей ей конечное поражение. Рыбьи глаза немецких генштабистов не отрывались от карт. На Западе благополучно — кайзеровские войска глубоко вторглись на территорию Франции. Французы и англичане, опутавшись колючей проволокой, зализывают раны.

Непосредственная опасность — с Востока! Картина на русском театре для срединных империй удручающая. Кровопролитные беспросветные бои дали немцам крошечную часть Польши на левом берегу Вислы, которую по плану войны русская армия и не собиралась сохранять за собой. Россия завладела куда большим. В Восточной Пруссии – русские снова у Мазурских озер. На южное крыло фронта лучше не смотреть — русские армии, взяв Галицию, у Карпат. На Кавказком фронте — турок бьют. Они попытались было окружить русские войска у Сарыкамыша. Итог – в окружении оказались турки, потерявшие 70 тыс. человек против 20 тыс. у русских. В тяжелых горных условиях русские войска медленно продвигались по вражеской земле.

В отличие от Франции, Россия как начала, так и воюет в основном на чужой территории. В итоге 1914 года на Западе начертание фронта для нее улучшилось — сократилась глубина передового театра,или «Польского мешка».

Стают снега, просохнет земля и русская армия снова двинется на Запад на жизненные центры Германии, а Австро-Венгрия уже под ударом.

Германские штабы единодушны – решение искать на Востоке, сокрушив русский колосс. В противном случае неизбежен прорыв Юго-Западного фронта через Карпаты – и конец Австро-Венгрии не за горами. Вену уже опутали проволочные заграждения, прикрывавшие окопы, блиндажи и столицу империи. Начальник германского генерального штаба Фалькенгайн считал: «Относительно состояния союзных войск возникли серьезные сомнения, насколько их фронт вообще может быть прочен без сильной немецкой поддержки…. Надо было переходить к немедленной и непосредственной поддержке Карпатского фронта… Вот почему с болью в сердце начальник генерального штаба должен был решиться на использование на Востоке молодых корпусов – единственного к тому моменту общего резерва… Такое решение знаменовало собой отказ, и притом уже на долгое время, от всяких активных предприятий крупного размаха на Западе».

Восточный фронт, отсасывавший войска с западного уже с августа 1914 года, с начала 1915 года превратился в исполинский магнит, притянувший к себе громадные силы. Против России в Восточную Пруссию ушел тот единственный резерв, о котором писал Фалькенгайн,— четыре новых корпуса. Поредел и Западный фронт, все новые и новые дивизии отправлялись на Восток. В конце 1914 года русский военный агент во Франции АЛ. Игнатьев сообщает особенно тревожную весть: идет «переброска сил на Восточный фронт. По многим признакам, немцы сняли с фронта большую часть тяжелой артиллерии».

Германские генералы не опасались за последствия на Западе. Спокойствие, воцарившееся там, замечает Н.И. Головин, «наводило немцев на мысль, что французское и британское главнокомандование окажутся более эгоистичными, чем русское, что армии наших союзников не проявят такого же жертвенного порыва для того, чтобы оттянуть на себя германские силы, как это сделала русская армия в кампанию 1914 года, что помощь союзников ограничится формулой «постольку поскольку», а при таких условиях немцы смогут спокойно навалиться всеми силами на Россию». Военные руководители Германии сочли, что в 1915 году они смогут выбить Россию из войны. «Поставить на колени», – процедил Гинденбург.

Было решено осуществить гигантский охват всего русского фронта от Балтийского моря до Карпат — ударные группировки сосредоточились в Восточной Пруссии и у Карпат. Отсюда и должны были последовать два сходящихся удара. Австрийцы еще торопили побыстрее деблокировать Перемышль. Фалькенгайн с определенными опасениями смотрел в будущее. Что бы ни твердили Гинденбург и Людендорф, заручившиеся могущественными союзниками в Берлине, начальник германского генерального штаба полагал, что исход «оставался совершенно туманным. Опыт Наполеона не вызывал на подражание его примеру».

День и ночь в Восточной Германии и к востоку от Вены стучали колеса – сотни и сотни эшелонов везли к русскому фронту войска и боевую технику. Хотя точные намерения врага не могли быть известны, общий замысел сомнений не вызывал — Рос сию ожидал бешеный натиск. Размеры нависшей угрозы были реалистически оценены Верховным главнокомандующим, который в директиве фронтам в феврале 1915 года реалистически указал: «К сожалению, мы в настоящее время ни по средствам, ни по состоянию наших армий не можем предпринять решительного общего контрманевра, которым мы могли бы вырвать инициативу из рук противника и нанести ему поражение в одном из наиболее выгодных для нас направлений. Единственным способом действий, подсказываемым обстановкой, является ослабление до крайнего предела войск левого берега р. Вислы с целью частыми контрманеврами на правом берегу Вислы и в Карпатах, по выборам главнокомандующих фронтами, остановить противника в развитии им наступательных действий и нанести ему хотя бы частичные поражения».

В высшей степени компетентное заключение, однако, не оказало надлежащего влияния ни на работу самой Ставки, ни на командование обоих русских фронтов. Как Иванов, так и Рузский давно разглядели, что за импозантной наружностью двухметрового великого князя и внешней жесткостью его обращения крылись нерешительность, вера в то, что некая высшая сила творит дела человеческие. Как замечал С.Ю. Витте, знавший Николая Николаевича еще до войны, он был «вообще мистически тронут… постоянно занимался шарлатанами мистицизма… Он натворил и, вероятно, еще натворит много бед России». Весной 1915 года случай для этого представился: великий князь не пресек стратегического праздномыслия как в собственной ставке, так и в штабах фронтов.