Поводом к войне послужили земли за тысячи миль отсюда: холодная, пустынная, неприветливая страна, принадлежащая народу, который владел ею с незапамятных времен. Дикие обитатели Канады почитают ее своей собственностью по праву долгого владения. Ведь они здесь безраздельно царили веками, не зная соперников и не ведая врагов, кроме хищных медведей да коварных тигров. Родные леса давали им все необходимое для жизни, и они умели наслаждаться тем, что имели. Так они могли бы жить вечно, если бы англичане не проведали, что Канада богата пушным зверем. С этого часа страна стала предметом их вожделений. Оказалось, что Англии крайне нужны меха: дамы принялись оторачивать мехом платья, а меховые муфты носили и щеголи, и щеголихи. Словом, выяснилось, что без мехов государственное благоденствие просто невозможно, и тогда англичане стали умолять короля подарить им не только канадскую землю, но и живущих на ней туземцев, дабы обеспечить Англию жизненно необходимым ей товаром.

Столь скромная и разумная просьба была немедленно удовлетворена, и множество колонистов отправилось завоевывать далекую страну и добывать меха. Французы, которые столь же нуждались в мехах (ведь они не меньше англичан любят муфты и палантины), обратились с подобным же прошением к своему королю и встретили такой же милостивый прием у монарха, который великодушно пожаловал им то, что ему не принадлежало. Где бы ни высаживались французы, они тотчас же объявляли землю своей собственностью; где бы ни появлялись англичане, они в свой черед тоже называли себя хозяевами по тому же праву, что и французы. Кроткие дикари не сопротивлялись, и незваные гости, если бы они договорились меж собой, могли бы мирно разделить несчастную страну. Но они перессорились из-за границ, из-за земель и рек, на которые ни одна из сторон не могла предъявить иных прав, кроме права сильного. Тяжба эта такова, что ни один порядочный человек не может искренно желать успеха ни той, ни другой из сторон.

Некоторое время война шла с переменным успехом. Поначалу побеждали французы, но за последнее время англичане окончательно вытеснили их из Канады. Не думай, однако, что успех одной стороны - залог мира; напротив, даже временное перемирие возможно при условии крайнего истощения воюющих государств. Первый шаг к примирению скорее пристало делать победителю, но среди англичан есть немало опьяненных успехом людей, которые требуют продолжения войны.

Самые дальновидные из здешних политиков все же понимают, что плоды нынешних побед, если их удерживать, обернутся для Англии не благом, но тяжким бременем и послужат ослаблению страны, а не ее возвеличению. Ведь государство похоже на человека: если ноги чересчур велики по сравнению с туловищем, тогда это не только не служит на пользу целому, но, наоборот, вредит ему. Между колониями и метрополией должна всегда сохраняться известная соразмерность: население в колониях растет, а вместе с ним и их могущество, а, обретая могущество, колонии обретают независимость. Они выходят из повиновения, и страна поглощается собственными владениями. Турецкая империя была бы намного грознее, будь она не так обширна. Теперь же она не в состоянии ни управлять принадлежащими ей областями, ни отказаться от них; она вынуждена защищать их, но не в силах принудить к полной покорности.

Однако, сколь ни очевидны эти истины, есть много англичан, ратующих за основание новых колоний в недавно завоеванных землях. Они готовы отправить в американские пустыни избыток соотечественников или, как они выражаются, дрянные излишки нации. Но кто эти несчастные, обреченные на переселение? Не калеки, поскольку на чужбине они так же не нужны, как и у себя дома, и не бездельники, которые за хребтами Аппалачей умрут от голода, как и на улицах Лондона. Эти "излишки" подразумевают самых трудолюбивых и предприимчивых людей, иначе говоря, тех, кто может быть полезен отечеству дома, должен почитаться опорой нации и быть взыскан милостями государства. Какие же товары станут поставлять взамен вновь учрежденные колонии? А вот какие! Шелк-сырец, пеньку и табак. Стало быть, Англия должна обменивать лучших граждан на шелк-сырец, пеньку и табак, а храбрым солдатам и честным купцам придется платить жизнью за понюшку табака и шелковую юбку. Чудовищная нелепость! Стоит ли после этого дивиться правителям Даурии, которые продают свою веру, жен и собственную свободу за стеклянные бусы или скверный перочинный нож.

Прощай.

Письмо XVIII

[Повесть о китайской матроне.]

Лянь Чи Альтанчжи к ***, амстердамскому купцу.

Англичанин любит свою жену страстно, голландец - не более, чем того требует благоразумие; предлагая руку, англичанин часто отдает в придачу и сердце; голландец, предлагая руку, предусмотрительно оставляет сердце при себе; англичанин любит неистово и в ответ требует столь же неистовой любви, голландцу довольно скромных изъявлений чувств, поскольку сам не слишком на них тороват; англичанин исчерпывает почти все радости брака за первый же год, голландец расходует наслаждения бережно и всегда постоянен, затем что всегда равнодушен.

Между голландцем-женихом и голландцем-мужем разница невелика. И тот и другой в равной мере исполнены невозмутимого спокойствия; полог не таит для них Элизиума или Рая, и в первую ночь Yiffrow {Невеста (голланд.).} для них не более богиня, чем через двадцать лет совместной жизни. Не в пример им, многие англичане женятся, дабы испытать в жизни хотя бы один месяц счастья. Они словно не в силах заглянуть в будущее далее, чем на этот срок, они вступают в брак, надеясь упиться блаженством, и, не испытав его, проникаются презрением к счастью вообще. А это рождает откровенную ненависть или, что еще хуже, отвращение, скрытое, под личиной приторной нежности. На людях соблюдаются все приличия, произносятся затверженные любезности, дома их сменяют косые взгляды, угрюмое молчание или ожесточенные ссоры.

А посему стоит мне увидеть молодых супругов, которые милуются у всех на глазах, как я сразу начинаю подозревать, что эти люди стараются обмануть других или себя, так как они либо ненавидят друг друга, либо в самом начале пути безрассудно расточают запас любви, отпущенный им на все путешествие. Ни он, ни она не должны требовать тех знаков любви, которые несовместимы с истинной свободой и счастьем. Настоящая любовь, идущая от сердца, скажется в тысяче нечаянных изъявлений нежности, а холодное и нарочитое выставление страсти напоказ свидетельствует о слабом разуме или о большом лицемерии.