Время от времени Харольд, издавал болезненные хрипы. Это случалось в те моменты, когда Чарли, оставляя в покое, лицо противника, принимался обрабатывать хуками и апперкотами его живот. Если бы не эти хриплые стоны, то бой протекал бы в полной тишине. Восемь друзей Чарли без всяких комментариев со спокойным интересом профессионалов наблюдали за тем, как Харольд опускается на землю. Сознания он не потерял. Он был лишь измотан настолько, что не мог даже пошевелить пальцем. Мальчик лежал вытянувшись. Прижавшись окровавленным лицом к земле пустыря, он благодарно вдыхал запах пыли и щебня.

Чарли, тяжело дыша, стоял над поверженным врагом. Его кулаки при виде этой ненавистной, тощей, уткнувшейся лицом в землю фигуры, трепетали от счастливого напряжения и рвались в бой, сожалея лишь о том, что избиение так быстро закончилось. Он молча стоял над павшим противником до тех пор, пока тот не зашевелился.

- Всё, - произнес Харольд, все ещё уткнувшись носом в пыль. - Пожалуй, хватит.

Он поднял голову, сел, а затем, опершись дрожащей рукой о землю, заставил себя встать. Мальчик стоял, покачиваясь и широко расставив трясущиеся руки. Но на ногах Харольд все же держался.

- Могу я получить свои очки? - спросил он.

Не говоря ни слова, адъютант Чарли Сэм Розенберг протянул ему очки, и Харольд неуклюже, непослушными руками водрузил их себе на нос. Чарли смотрел на врага. Целые и чистые стекла казались совершенно нелепыми на изувеченном лице. И в этот миг Чарли вдруг осознал, что плачет. Он, Чарли Линч, победитель в более чем пятидесяти отчаянных драках, не пролившей ни единой слезинки с четырехлетнего возраста, понял, что рыдает, и что тело его содрогается от непроизвольных и неудержимых всхлипов. До него вдруг дошло, что он плакал на протяжении всего боя, начиная с первого удара в глаз Харольда и кончая последним прямым, повергшего врага лицом в пыль. Чарли ещё раз внимательно посмотрел на Харольда. Глаза у того заплыли, нос опух и смотрел набок, потные волосы свалялись, а на кровоточащий разбитый рот налипли комья грязи. Однако, видя непоколебимо спокойное лицо врага, Чарли понял, что дух у того не сломлен. На глазах у Харольда не было ни слезинки. Горько рыдающий Чарли знал, что Харольд не заплачет и позже. Знал он и то, что у него, великого Чарли Линча нет и никогда не будет средств заставить плакать этого человека.

Харольд набрал полную грудь воздуха и, не говоря ни слова, заковылял прочь.

Чарли, не отрываясь, следил за тем, как бредет Харольд. Из глаз его хлынул новый поток слез, и в этом потоке исчезла узкоплечая, оборванная и такая не героическая спина недавнего противника.

А Я СТАВЛЮ НА ДЕМПСИ

Над людским потоком, изливающимся из дверей "Медисон сквер гарден", витал скорбный, задумчиво-унылый дух. Такое настроение у зрителей возникает лишь в тех случаях, когда бой оказывается из рук вон плохим. Фланаган, ловко пробившись через толпу расстроенных болельщиков, затолкал Флору и Гурске в такси. Гурске занял откидное место, а Фланаган и Флора разместились на заднем сиденье.

- Мне надо выпить, - сказал Фланаган Флоре, когда машина двинулась. Хочу поскорее забыть то, что видел этим вечером.

- Ну, они были не так уж и плохи, - вмешался Гурске. - Дрались по науке.

- Ни тебе разбитого носа, - продолжал Фланаган, - ни единой капли крови. Тоже мне тяжеловесы! Бабы тяжелого веса!

- Демонстрация высокого искусства, - возразил Гурске. - Мне бой показался интересным.

- Джо Луис1 смахнул бы их с ринга не позже, чем через две минуты, сказал Фланаган.

- Джо Луиса сильно переоценивают, - произнес Гурске. Он привстал с крошечного откидного сиденья и, потрепав Фланагана по колену, добавил: Очень даже чрезмерно.

- Ну да, - язвительно сказал Фаланган, - его переоценивают, как переоценивают новый лайнер "Техас". Я видел бой Луиса со Шмелингом.

- Немец - уже старик, - заметил Гурске.

- Когда Джо врезал ему в брюхо, - вступила в беседу Флора, - он зарыдал, как младенец. Кулак Луиса погрузился ему в живот до самого запястья. Я видела это своими глазами.

- Немец забыл свои ноги в Гамбурге, - стоял на своем Гурске. - Его мог завалить даже лёгенький ветерок.

- Ничего себе... Это надо же, назвать Джо Луиса лёгеньким ветерком! возмутился Фланаган.

- Сложением он похож на металлический сейф, - заметила Флора.

- А здорово было бы взглянуть на его бой с Демпси1, - мечтательно закатив глаза, произнес Гурске. - С Демпси в лучшие его годы. Кровь лилась бы рекой.

- Луис сделал бы из Демпси отбивную котлету. Кого, вообще, смог побить твой Демпси? - возжелал узнать Фланаган.

- Ты это слышала?! - возопил изумленно Гурске, ткнув Флору в колено. Демпси не даром получил кличку "Манасская Кувалда"!

- Луис - мастер, - сказал Фланаган, - а лупит так, будто у него в каждой руке по бейсбольной бите. Демпси! А ты, Юджин, - просто дурень.

- Мальчики! - тревожно бросила Флора.

- Демпси в бою походил на пантеру. Все время приплясывал и раскачивался. - Гурске продемонстрировал, как покачивался Демпси, в результате чего с его аккуратной маленькой головки слетел котелок. - В каждом своем кулаке он таил гибель, - продолжил Гурске, склоняясь за шляпой. - У него было сердце раненого льва.

- Твой Демпси был бы покрыт ранами с ног до головы, если бы вышел на ринг против Луиса, - Фланаган решил, что шутка ему удалась, и разразился громким хохотом, слегка шлепнув огромной ладонью по щеке Гурске. Котелок снова оказался на полу.

- Ты очень странный человек, - сказал Гурске, наклоняясь, чтобы поднять шляпу. - Очень странный.

- У тебя есть одна большая беда, Юджин, - произнес Фланаган, - и беда эта - полное отсутствие чувства юмора.

- Я смеюсь, когда вижу что-то по-настоящему смешное, - ответил Гурске, смахивая со шляпы пыль.

- Разве я не прав? - спросил Фланаган, обращаясь к Флоре. - Скажи, имеется ли у Юджина чувство юмора?

- У нашего Юджина весьма серьезный нрав, - ответила она.

- Да, провалитесь вы к дьяволу! - сказал Гурске.

- Эй, ты, - Фланаган положил тяжелую лапу на плечо Гурске. - Я бы на твоем месте от таких слов воздержался.

- Что...? - изумился Гурске. - Что такое?