[64] Сойдя с лошадей, поговорили мы некоторое время; смотря на Москву, погрустили о ней. Впереди ничего не представлялось нам утешительное, и большой перемены в положении нашем предвидеть было невозможно. От князя Кутузова чего-то ожидали, но не с полною предавались доверенностию.
[65] Нижние чины Московского гарнизонного полка, известного некогда под именем Архаровского, переженившиеся, с семействами, занимавшиеся торгом и ремеслами, совершенно подобные янычарам, выходили из Москвы в порядке, песельники впереди!
[66] Распоряжение, не соответствующее его прозорливости!
[67] Многие присвоили себе это соображение, но оно принадлежит собственно генералу Беннингсену, что мне известно со всеми, сопровождавшими мелочными, обстоятельствами. Князь Кутузов желал отнести это любимцу своему Толю.
[68] Милорадович, не довольствующийся избою, вздумал роскошествовать и занял под свою квартиру великолепный дом, пригласил к обеду многих из генералов, в полной уверенности весело отдохнуть от трудов. В это время эскадрон неприятельский, прошедши через сад, приблизился к дому; другой был в резерве. Стоявший на дворе конвой успел сесть на коня и отразил ближайший эскадрон, другой не пришел на помощь. Схваченные в плен показали, что эскадроны были прусские.
[69] Государь император был сим не доволен, и в письме к князю Кутузову собственноручно выразил, сколько неприличны подобные свидания между генералами, и в особенности приказал заметить генералу барону Беннингсену, что ему это более других непозволительно.
Генерал Милорадович не один раз имел свидание с Мюратом, королем неаполитанским. Из разговоров их легко было заметить, что в хвастовстве не всегда французам принадлежало первенство. Если бы можно было забыть о присутствии неприятеля, казалось бы свиданье их представлением на ярмарке или под качелями. Мюрат являлся то одетый по-гишпански, то в вымышленном преглупом наряде, с собольей шапкою, в глазетовых панталонах. Милорадович - на казачьей лошади, с плетью, с тремя шалями ярких цветов, не согласующихся между собою, которые, концами обернутые вокруг шеи, во всю длину развевались по воле ветра. Третьего подобного не было в армиях!
[70] При выходе из Москвы Фигнер достал себе французский билет как хлебопашец г. Вязьмы, возвращающийся на жительство. Переодетый в крестьянское платье, взят он в проводники небольшим отрядом, идущим от Можайска. Целый переход следует с ним, высматривает, что пехоту составляют выздоровевшие из госпиталей, сопровождающие шесть орудий италианской артиллерии, идущей из Павии. С ночлега Фигнер бежал, ибо в лесу, недалеко от дороги скрыт был отряд его, и он решился сделать нападение. Все взято было почти без сопротивления. В числе пленных был полковник, уроженец из Ганновера. Я был свидетелем свидания его с генералом бароном Беннингсеном, знакомым его с самой юности, по связи семейств их.
[71] Совсем другого человека видел я в Кутузове, которому удивлялся в знаменитое отступление его из Баварии. Лета, тяжелая рана и потерпенные оскорбления ощутительно ослабили душевные его силы. Прежняя предприимчивость, многократными опытами оправданная, дала место робкой осторожности. Легко неискусною лестию могли достигнуть его доверенности, столько же легко лишиться ее действием сторонних внушений! Люди приближенные, короче изучившие его характер, могут даже направлять его волю. Отчего нередко происходило, что предприятия при самом начале их или уже проводимые в исполнение уничтожались новыми распоряжениями. Между окружавшими его, не свидетельствующими собою строгой разборчивости Кутузова, были лица с весьма посредственными способностями, но хитростию и происками делались надобными и получали значение. Интриги были бесконечные; пролазы возвышались быстро; полного их падения не замечаемо было.
[72] На другой день после Бородинского сражения главнокомандующий Барклай де Толли, самым лестным для меня образом одобрив действия мои в сражении, бывши ближайшим свидетелем их и говоря о многих других обстоятельствах, сказал мне: "Вчера я искал смерти, и не нашел ее". Имевши много случаев узнать твердый характер его и чрезвычайное терпение, я с удивлением увидел слезы на глазах его, которые он скрыть старался. Сильны должны быть огорчения!
[73] В главную квартиру при селении Красной Пахре прислан от государя генерал-адъютант князь Волконский собрать подробные сведения о состоянии армий. От него узнал я, что, отправляя из Петербурга Кутузова к армиям, государь отдал ему подлинные мои к нему письма, дабы мог он составить некоторое понятие о делах и обстоятельствах до прибытия его на место. Это истолковало мне совсем не прежнее расположение ко мне Кутузова, сколько впрочем ни было оно прикрыто благовидною со стороны его наружностию. Пред отъездом своим князь Волконский объявил мне, что государь, желая узнать, отчего Москва оставлена, без выстрела, сказал: "Спроси Ермолова, он должен это знать". По просьбе его я обещал ему записку, но с намерением уехал из главной квартиры.
[74] Известный блистательною храбростию и предприимчивостию, уважаемый за отлично благородные его свойства; фельдмаршал дал повеление дежурному генералу Коновницыну отправиться и, по обозрении, что происходит, ему донести; мне также приказал ехать и остаться при действующих войсках. Мне встретились случаи, в которых нашел я нужным употребить имя фельдмаршала: видел, что делалось и что должно быть сделано. Генерал барон Беннингсен, назначив войскам правого крыла цель их действий, не взял на себя общих распоряжений, полагая, что ими озаботится сам фельдмаршал, которому подробно объяснил обстоятельства, лично находившись при атаковавших войсках и давши им направление.
[75] Разговор его со мною начинался выражением "голубчик", особенно когда намеревался он не высказать настоящей мысли своей, и только по различной степени, всегда, впрочем, смягчаемого звука голоса, можно было ожидать более или менее притворства. Было уже темно, сокрыта игра его физиономии, и он свободнее. "Какой дал Бог славный нам день! Неприятель потерял ужасно. Взято много пушек и, говорят, по лесам разбросано их много, а пленных толпами их гонят! Надобно собрать точные сведения". Пушек всех и пленных я не видел. Неприятель не был тесним в отступлении и не был в положении бросать пушки. Выслушавши рассказ, я не обманусь, заключая, что донесение будет не без украшений.
[76] Фельдмаршал, призвавши меня, встретил обыкновенным, ничего не значащим приветствием "голубчик", говорил, что желает очень овладеть селом Фоминским, и заключил словами: "Ты пойдешь с Дохтуровым, я буду покоен, уведомляй чаще о том, что будет!"
[77] С бароном Меллер-Закомельским служили мы вместе в одних чинах прежде Отечественной войны в дивизии светлейшего князя Суворова, утонувшего в Рымнике, всегда хорошими приятелями, теперь действуем мы единодушно.
[78] Состоявшие в распоряжении его мои адъютанты: гвардии поручик Фон-Визин на передовых постах наблюдал за движениями неприятеля, артиллерии поручик Поздеев, сидя на ближайшей колокольне, направлял действия батареи на колонны, которые, закрываемы будучи рядами домов, подвигались в улицах.
[79] Давно уже был он близко к Малоярославцу, но корпус его не иначе мог выступить, как по собственному повелению фельдмаршала. Я видел его, как любопытного зрителя, приезжавшего прежде, и от него я знал, что корпус его не в дальнем расстоянии.
[80] Генерал Дохтуров, из доставленных известий партизаном Сеславиным усмотрев невозможность атаковать село Фоминское, 11-го числа октября отправился обратно, чтобы поспешнее прибыть к Малоярославцу. Донесение о том получил фельдмаршал рано утром того же 11-го числа.
Если бы немедленно выступившей из Тарутина армии приказано было ускорить движение и не останавливаться в селе Спасском на реке Протве, она пришла бы к Малоярославцу по крайней мере три часа ранее, заняла бы ту же позицию на дороге в Калугу. Не надлежало приступать к устроению редутов, которые казались всем неуместными, и не только умножать в большом количестве свежие войска для удержания за собою города, напротив, полезно было вывести те, которых необходима была упорная защита до прибытия армии. Это сократило бы потерю не одной тысячи человек, и доказывается тем, что Наполеон, имевши во власти город, видевши удаление армии нашей, ничего предпринять не решился, и ясно видно было, что не существовало ни малейших приуготовлений к наступательным действиям.