Ветер то бил мне в лицо, то проносился со свистом за моей спиной. Царство облаков подо мною отодвинулось на такое расстояние, что серебряные складки и холмы сгладились в ровную сверкающую поверхность.

И вдруг я испытал страшное, неведомое раньше ощущение. Я знал по рассказам других пилотов, что это значит – быть в центре вихря, но никогда не испытывал этого на себе. Гигантский стремительный поток ветра, в котором я несся, имел в себе, вихревые водовороты. Совершенно неожиданно я попал вдруг в самый центр одного из них. Машина вошла в штопор с такой скоростью, что я почта потерял сознание. Самолет падал как камень и сразу потерял тысячу футов. Только пояс удержал меня в кресле. Я остался на миг в полубессознательном состоянии. Но я способен выдерживать высокие перегрузки – это мое большое преимущество как летчика. Я пришел в себя и почувствовал, что падение замедлилось: тогда я выровнял самолет и в одно мгновение выскочил из центра вихря. Тогда, все еще потрясенный этим случаем, но уже радуясь победе, я повернул самолет вверх и снова начал настойчивый подъем по восходящей спирали. Сделав большой крут, чтобы избежать опасного места, моноплан вскоре оказался выше воронки целым и невредимым. Спустя час я был уже на высоте 21 тысячи футов над уровнем моря. К большой моей радости, теперь с каждой сотней футов подъема ветер становился все слабее. Но было очень холодно, и я почувствовал особое состояние, вызываемое разреженностью воздуха. Впервые за этот полет я открыл кислородный баллон. Кислород пробежал по моим жилам, и я почувствовал восторг, почти опьянение. Я кричал, и пел, поднимаясь все выше и выше сквозь холодный и безмолвный мир.

Правда, было мучительно холодно, и мой термометр показывал нуль.[1] В 1 час 30 минут я был на расстоянии семи миль от поверхности земли и все же упорно продолжал подъем. Но вскоре обнаружилось, что разреженный воздух уже не дает достаточной опоры для крыльев, вследствие чего постепенно мой подъем прекратился. Становилось ясным, что даже легкий вес моего самолета и мощный двигатель не помогут мне преодолеть «потолка». В довершение бед один из цилиндров двигателя вышел из строя. Впервые я стал опасаться неудачи.

Чуть раньше произошел странный случай. Что-то прожужжало мимо меня, оставив за собой туманную дымку, и взорвалось с громким свистящим звуком, выбросив облако пара. На мгновение я растерялся и не мог понять, что случилось; затем вспомнил, что земля подвергается непрерывной бомбардировке метеоритами и вряд ли была обитаемой, если бы они почти во всех случаях не превращались в пар в высших слоях атмосферы. Вот еще одна опасность для летчиков, поднимающихся на большую высоту! Когда я приближался к высоте 40 тысяч футов, еще два других метеорита промелькнули мимо меня. Нет сомнений, что в самых верхних слоях атмосферы такая опасность становится совершенно реальной.

Стрелка прибора показывала 41300 футов, когда, как я уже говорил, дальнейший подъем стал невозможен. Всякая попытка подняться выше вызывала скольжение на крыло, во время которого самолет как будто выходил из подчинения. Может быть, если бы двигатель был в лучшем состоянии, я мог бы подняться еще на тысячу футов, но вскоре еще один цилиндр вышел из строя. Впрочем, уже и эта высота была, по моим расчетам, вполне достаточной для того, чтобы здесь искать разгадку той неведомой опасности, что подстерегала пилотов в верхних слоях атмосферы. Моноплан планировал, и я с помощью бинокля Мангейма стал тщательно осматривать окрестности. Небо было исключительно ясным; пока не замечалось никаких признаков тех опасностей, о которых я думал.

Машина двигалась небольшими кругами. Но потом мне пришло в голову, что правильнее будет делать более широкие круги. Когда на земле охотник вступает в джунгли, если он хочет найти «дичь», ему нужно как можно больше двигаться. Запаса бензина, правда, оставалось только на час, но я мог расходовать его до последней капли, потому что мог опуститься на землю, планируя.

И вдруг я заметил что-то новое. Воздух передо мной потерял свою кристальную чистоту. Теперь он был заполнен длинными развевающимися клочьями, которые я могу сравнить только с очень тонким дымом от папирос. Они висели завитками и кольцами, поворачиваясь и медленно извиваясь в лучах солнца. Когда моноплан проносился сквозь них, я почувствовал на губах слабый вкус жира, а на деревянных частях самолета появился жирный осадок. В атмосфере были какие-то бесконечно тонкие органические вещества. Они простирались на много акров, и им не было видно конца. Нет, это была не жизнь. Но, может быть, органическая пища для поддержания жизни каких-либо неведомых гигантских существ. Я все еще продолжал размышлять над этим, когда, подняв глаза, увидел самую удивительную картину, когда-либо виденную человеком. Не знаю, смогу ли я достаточно ярко передать ее.

Представьте себе морскую медузу в форме колокола, но гигантских размеров, величиною с купол собора святого Павла. Она была бледно-розового цвета, с тонкими светло-зелеными прожилками. Все ее огромное тело было настолько прозрачным, что на фоне синего неба она казалась каким-то волшебным эскизом. Это сказочное существо пульсировало в нежном регулярном ритме. С него свешивались два длинных и влажных зеленых щупальца, которые медленно раскачивались взад и вперед. Это феерическое видение проплыло над моей головой бесшумно и величаво, легкое и хрупкое, как мыльный пузырь.

Я немного изменил курс моноплана, чтобы полюбоваться этим чудесным созданием, как вдруг обнаружил, что нахожусь среди целой флотилии таких же существ самых различных размеров, но меньших, чем первое. Некоторые из них были совсем маленькие, но большая часть – средних размеров, все такие же куполообразные. Тонкость их тел и нежность окраски напоминали мне тончайшее венецианское стекло. Основные оттенки были бледно-розовые и зеленые. Они чудесно переливались, когда солнечные лучи проходили сквозь изящные купола этих существ. Мимо меня проплыло несколько сот таких созданий – удивительная сказочная эскадра фантастических небесных кораблей. Их цвет и хрупкость были созвучны ясным высотам неба: трудно было представить себе что-нибудь подобное в земных условиях.

Но скоро мое внимание привлекли другие существа, похожие на змей. Это были длинные и тонкие фантастические спирали и кольца из какого-то вещества, напоминающего пар. Они быстро извивались, вертелись, летя с такой скоростью, что взгляд едва мог уследить за ними. Некоторые из этих призрачных существ достигали 20-30 футов длины, но трудно было определить их толщину: контуры были настолько смутными, что, казалось, растворялись в окружающем воздухе. Воздушные змеи имели очень светлый серый или дымчатый цвет с несколько более темными линиями внутри, которые создавали впечатление определенной четкости структуры. Одна из змей пронеслась совсем рядом со мной, в я ощутил прикосновение чего-то холодного и липкого. Но из-за их «невесомости» я не мог и представить, что мне может угрожать какая-то физическая опасность. Змеи эти были не плотнее пены от разбившейся волны.

Впрочем, меня ожидало другое, более страшное зрелище. Спускаясь с большой высоты, ко мне неслось что-то похожее на багровый клочок пара. «Клочок» быстро увеличивался в размере по мере приближения. Хотя его тело было прозрачным и студенистым, он имел гораздо более определенные очертания и более прочную структуру, чем любое из существ, какие я здесь видел прежде. В нем больше чувствовался определенный физический организм. Заметно выделялись две большие круглые темные пластинки по бокам его тела (возможно, это были глаза), а также твердый белый выступ между ними, изогнутый и хищный, как клюв грифа.

Вид этого чудовища показался мне страшным и угрожающим. Цвет его вдруг стал непрерывно меняться, начиная с очень бледного розовато-лилового цвета до темного пурпурного зловещего оттенка – такого густого, что он отбрасывал тень, пролетая между моим монопланом и солнцем. На верхнем изгибе его огромного тела я заметил теперь три больших выступа, похожих на огромные пузыри. Глядя на них, я решил, что они были наполнены каким-то чрезвычайно легким газом, который и поддерживал в разреженном воздухе отвратительное полутвердое тело чудовища. Это страшное существо быстро перемещалось, без всяких усилий придерживаясь скорости моего самолета. На двадцать миль или даже больше чудовище эскортировало меня, парило надо мною, как хищная птица, готовая броситься на добычу.