Так сегодня и смерклось.

День 4-й. "Сегодня, — сказал кормчий, — ветер и облака кажутся мне очень плохими". И не стал отправлять корабль. Однако же ни волны, ни ветер не поднимаются весь день. Этот кормчий такой болван, что даже погоду предсказать не мог.

На этой стоянке на берегу множество разных красивых раковин и камней. Поэтому один из находящихся на корабле, тот, кто только и думал с любовью что об ушедшей в прошлое[54], сложил так:

Пусть вновь нахлынут
Набегающие волны,
Быть может, ракушек забвенья
Той, кого люблю,
Я наберу, сойдя на берег.

А один из присутствующих не выдержал и, чтобы отвлечься от мыслей о морском путешествии, сложил и прочел:

Забвенья ракушку
Я вряд ли здесь найду.
Прощальным даром
Для меня пусть будет
Любовь к жемчужине[55].

Похоже, что из-за девочки и родители впали в детство. Может быть, иной сказал бы, что она вряд ли была похожа на драгоценный камень. Однако же есть и такая поговорка: "Как мило нам лицо умершего ребенка!"

Вот еще стихи, которые сложила одна женщина, сетуя на то, что день проходит на одном и том же месте:

О Идзуми — Источник,
Чьей прохлады не познаешь,
Даже руки погрузив в него.
В таком Источнике, не черпая воды,
Проводим дни за днями[56].

День 5-й. Сегодня наконец из Нада, что в Идзуми, направляемся к стоянке Одзу[57]. И сосняк на берегу, и взгляд стремятся вдаль. Каждый из нас томится, и вот сложены стихи:

Идем, идем,
А все уйти не можем
От сосняка на берегу,
Что в бухте Одзу,
Словно все прядет его любезная моя.

Так и продвигаемся, переговариваясь друг с другом, а тем временем раздается команда: "Гоните судно быстрее, пока погода хорошая!" И тогда кормщик, обратясь к корабельщикам, говорит: "Поступил приказ с самого корабля: прежде чем задует утром ветер северный, бечеву тяни быстрей!" Слова эти, напоминающие стихи, — непроизвольные слова кормчего. Кормчий ведь специально не думал: вот, мол, теперь я произнесу что-нибудь вроде стихов. А те, кто слышал, заметили: "Удивительно! Вот ведь высказался, прямо как стихи прочитал!" А когда попробовали записать, действительно: тридцать и один слог[58].

Сегодня не поднимаются ветер и волны: подействовало, что люди целый день молятся: "Не вставайте, о волны!" Только что было место, где собираются и резвятся чайки. В избытке радости от приближения к столице один ребенок читает стихи:

Знаю я: это из-за молений
Наступило затишье от ветра.
Только странно одно
Даже чайки
Мне кажутся пеною волн!

Корабль все продвигается, и вот видна прекрасная сосновая роща в местности Исидзу; и далеко тянется песчаный морской берег.

Потом проходим окрестностями Сумиеси[59]. Один человек слагает

Едва взглянув,
Я сразу понял,
Что, прежде чем сосна
Из бухты Суминоэ,
Я старости достиг[60].

И тут мать той, что ушла в прошлое, прочла, ибо не забывала ее ни на день, ни на час:

Подведите корабль
К Суминоэ.
Я не знаю, бывает ли прок
От забвенья травы…
Мне ее бы пойти и нарвать[61]!

Это никак не значит, что она стремится позабыть дочь; это должно означать, что, отдохнув немного от чувства тоски, она станет тосковать с новой силой.

Пока, переговариваясь так или погрузившись в задумчивость, мы продвигались вперед, внезапно подул ветер, и, сколько ни старались гребцы, корабль все отступал, отступал назад и едва не затонул.

— Эти пресветлые боги из Сумиеси, — промолвил кормчий, — известны, наверное, вам.[62] Чего-то, видимо, им захотелось.

Какие-то они новомодные[63]. Вот кормчий говорит:

— Извольте поднести нуса.

Как он и сказал, подносят нуса. И хотя исполнили все это, ветер ничуть не перестал. Все больше дует ветер, все больше встают волны, ветер и волны становятся опасными, и тогда кормчий опять говорит:

— Ваш корабль не двигается потому, что нуса не удовлетворяют богов. Теперь поднесите им такого, что должно их обрадовать!

Опять сделали, как он сказал.

— Как нам поступить! — говорили мы. — Даже глаза у человека два, а зеркало у нас одно-единственное[64]. Но поднесем и его! — И когда с этими словами бросили его в море, стало жаль. Но как только это сделали, море стало гладким, как зеркало, и тогда кто-то сложил стихи:

Неистовых богов сердца
Тотчас стали видны,
Лишь только зеркало
В бушующее море
Мы погрузили.

Это совсем не те боги, которых называют богами Суминоэ, травы забвения и прибрежных молодых сосенок[65]. В зеркале мы явственно увидели сердца богов. А сердце кормчего было таким же, как священные сердца богов[66].

День 6-й. Отправившись от того места, где бакен, причаливаем к Нанива и входим в дельту реки. Все путники, даже старухи и старики, сложив ладони у лба[67], так радуются — больше некуда. Преклонных лет дама с острова Авадзи, что страдала морской болезнью, радуется, говоря: "Близко уже столица!" Подняв голову от корабельного днища, она произносит:

Унынием объятые,
Хотели мы скорей
В лагуну Нанива!
И вот, раздвинув веслами тростник,
Пришел в нее корабль.

Все изумились, потому что произнесла это дама, от которой никак не ожидали. Среди других и старший корабля, сам чувствовавший себя плохо, в крайнем восхищении сказал:

— Как непохоже, что вы были измучены морской болезнью!

День 7-й. Сегодня корабль углубился в дельту реки, и, пока поднимался на веслах по течению, река все мелела, и мы совсем замучились. Подниматься кораблю очень трудно. Между тем старший корабля, будучи от природы человеком неотесанным, с такими вещами, как стихи, не был знаком совершенно. Однако же, восхищенный стихами почтенной дамы с Авадзи или же ободренный приближением к столице, с трудом сочинил неуклюжие стихи. Вот эти стихи:

вернуться

54

Имеется в виду Ки-но Цураюки, непрестанно думавший о своей умершей в Тоса дочери.

вернуться

55

Жемчужина — поэтический образ любимого ребенка.

вернуться

56

В стихотворении обыгрывается название провинции Идзуми (букв. "Источник") на юге о-ва Хонсю, в пределах которой остановился корабль.

вернуться

57

Название Нада указано, видимо, ошибочно, поскольку в статье за 1-й день 2-й луны уже описывалось отплытие из Нада.

вернуться

58

31 знак слогового письма — стандартный размер танка.

вернуться

59

Сумиеси — название синтоистского храма в черте современного Осака.

вернуться

60

Cосна — символ долголетия. Автор стихотворения — сам Цураюки, намекающий, что годы службы в Тоса не прошли для него даром. Суминоэ здесь — другое название Сумиеси.

вернуться

61

Травой забвения горестей в японской поэзии именуют лилейник. Местность вокруг Сумиеси славилась зарослями этой травы.

вернуться

62

Пресветлые боги из Сумиеси — синтоистские божества Увацу-цуо-но-микото, Сокоцуцуо-но-микото и Накацуцуо-но-микото, охранители морской стихии (соответственно поверхности моря, морского дна и глубин моря), а также покровители дипломатии и поэзии. Считалось, что эти божества начинали внимать обращенным к ним молитвам только после получения угодных им жертвоприношений.

вернуться

63

«Новомодные» боги — корыстные, вымогающие у путников дары.

вернуться

64

Синтоисты считают, что подношение зеркала ценится их божествами выше всего.

вернуться

65

В традиционной поэзии боги храма Сумиеси упоминались как добрые боги Суминоэ, травы забвения и вечно молодых сосен.

вернуться

66

Т. е. отличалось жадностью.

вернуться

67

Склонить лоб к сложенным ладоням — знак благодарственной молитвы буддам.