Антон знал это место еще с детской поры, когда в нынешнем жнивье в летнюю пору густо кудрявился фиолетовый клевер. До серебровской пасеки отсюда было километра два, а до железнодорожного разъезда Таежный, где нашлась цыганская лошадь, — около пяти. Через дорогу от жнивья до самой Серебровки тянулись густые березовые колки.

Неожиданно вспомнилась фотография завязанной в хозяйственную сетку банки с медом на цыганской телеге. Антон подошел к самосвалу и спросил у Тропынина:

— Сергей Павлович, в какую посуду Андрей Барабанов хотел меду взять?

— Стеклянную трехлитровую банку в сетке он вез из Серебровки, — ответил Тропынин. — А чо такое?..

— Да так, ничего, — сказал Бирюков.

Едва Антон сел в кабину, Тропынин включил скорость и посмотрел на часы:

— В Серебровку вас отвезу да еще одну ездку на элеватор сделаю. Обещал бригадиру сегодня рекорд поставить.

— О Розе что-нибудь можешь рассказать?

— А чо о ней говорить?.. С виду Роза легкомысленная, но на самом деле строгая.

— Ты говорил: Левка или она убили пасечника.

— Ну, это я так, от фонаря, сказал, хотя Роза может номер отмочить… — Гриня Репьев имел привычку, с девчатами руки распускать. Вполне могло случиться; сунулся он к Розе, а та вгорячах полосонула его ножом по горлу. Дед Лукьян Хлудневский вчера рассказывал, что Грине как литовкой горло распластали…

— Ружья никакого у пасечника, не было?

— В прошлом году держал Гриня на пасеке казанцевскую переломку шестнадцатого калибра. Кажется, участковый Кротов у него то ружьишко конфисковал.

— Друзья какие-нибудь к Репьеву на пасеку захаживали?

— Не было у него друзей. Так разве… бутылку на троих с кем раздавит.

— А из прежних дружков в Серебровке никто не появлялся?

— О прежних своих дружках Гриня даже пьяный ни слова не говорил. Может, он на пасеке скрывался от них, а?..

Бирюков промолчал. Среди поредевших березок показались шиферные крыши серебровских домов. Тропынин быстро спросил:

— Вас к бригадной конторе подвезти?

— К участковому, — ответил Антон.

7. Загадочный выстрел

Участковый инспектор Кротов с наслаждением ел арбуз. Отрезав ломоть, он пристально разглядывал его, кончиком ножа терпеливо выковыривал каждое зернышко, вздыхал и, жмурясь от удовольствия, сочно вгрызался в рубиновую мякоть. Управясь с одним ломтем, неспешно вытирал руки, затем губы полотенцем. Хрустя спелой арбузной коркой, отпахивал новую порцию и повторял все в строгой последовательности.

Занятый столь аппетитным занятием, участковый увидел Бирюкова, когда тот уже поднялся на крыльцо. Кротов смущенно бросил на стол недоеденный наполовину ломоть, торопливо провел ладонью по губам и, скомкав полотенце, выскочил из-за стола так проворно, словно ему предстояло рапортовать внезапно нагрянувшему начальству.

— Разрешите, Михаил Федорович? — входя в распахнутую настежь дверь, проговорил Антон.

— Добро пожаловать, товарищ Бирюков! — отчеканил Кротов.

Он энергично тряхнул протянутую для рукопожатия ладонь и снизу вверх посмотрел рослому Антону в глаза.

— С прибытием на родную землю!

— Спасибо, Михаил Федорович.

— Недавно звонил подполковнику Гладышеву. Хотел сообщить о некоторых результатах, однако тот посоветовал дождаться вашего прибытия и доложить вам все в подробном виде.

— Есть новости?

— Относительные, — участковый широким жестом показал на арбуз. — Присаживайтесь к столу, товарищ Бирюков, угощайтесь. Вчера сельпо порадовало нас дарами юга, вся деревня их покупает. — И, не дожидаясь согласия Антона, разрезал остатки арбуза на крупные ломти.

Антон, усевшись за стол, выбрал один из ломтей. Кротов пристроился напротив, сразу сказал:

— Располагаю устными сведениями, что на прошлой неделе в Серебровке при загадочных обстоятельствах произведен как будто ружейный выстрел. Кто стрелял, пока установить не удалось…

Осторожно стряхнув с арбузного ломтя созревшие черные зерна, Антон вопросительно посмотрел на участкового. Кротов, выдержав паузу, в свойственном ему канцелярском стиле стал рассказывать, как неделю назад жена бригадира Гвоздарева, работающая в Серебровке почтальоном, в середине дня слышала негромкий выстрел. Где стреляли, она толком не поняла, однако предполагает, что выстрел раздался или во дворе Степана Екашева, или в соседней от него усадьбе деда Лукьяна Хлудневского. Кротов пытался выяснить этот вопрос и попал в странное положение: Хлудневский со своей старухой уверяют, будто стреляли у Екашева, а Степан Екашев говорит, что слышал выстрел у Хлудневских.

Смакуя тающую во рту арбузную мякоть, Бирюков спросил:

— У кого из них ружья?

— У Лукьяна Хлудневского штучная двуствольная тулка выпуска тридцатого года. Ружье смазано. Признаков недавнего употребления на нем не обнаружено. Степан Екашев от роду огнестрельного оружия не имел. Правда, к нему приезжает из райцентра сын Иван — заядлый охотник…

Бирюков, вспоминая, задумался:

— Иван, кажется, самый старший из сыновей Екашева?

— Так точно. На кирпичном заводе в райцентре работает. Передовик труда, районная газета неоднократно о нем писала.

— Давно он в Серебровке был?

— На прошлой неделе. Помогал Степану сдавать соленые грибы сельповскому заготовителю. Нынче у нас, как говорят, аномальный год выдался — вторая волна груздей, вместо августа, в начальных числах сентября пошла. — Кротов сделал многозначительную паузу. — И еще одна загадка, товарищ Бирюков, мне покоя не дает. Хлудневский заявляет, будто со дня выстрела у него пропал кобелек. Букетом звали. Безвредный был песик. Больше пяти лет у Лукьяна жил, а тут пропал.

— Михаил Федорович, Сергею Тропынину можно верить? — вдруг спросил Антон.

— Торопуне?.. При официальном разговоре, полагаю, можно. Парень работящий, хотя в поведении много ветрености. Большой любитель почесать язык и непревзойденный проказник на всевозможные причуды.

— Так вот, Тропынин говорит, что в прошлом году Репьев держал на пасеке ружье…

— Так точно. Шестнадцатый калибр системы Казанцева. Из-за отсутствия регистрации и охотничьего билета одностволка у Рельева мною была изъята и сдана в районный охотничий магазин с оформлением всех установленных законом документов.

— А молодого цыгана Левку из табора знаете?

— Знаю. На гитаре виртуозно играет и пляшет отменно.

Бирюков положил на стол арбузную корку. Достал носовой платок, чтобы вытереть руки, но Кротов подал ему полотенце и поинтересовался:

— Вероятно, о Левкиной ревности слышали?

— Слышал. Это правда?

— Был такой случай, когда Левка брал Репьева за грудки, но до драки дело не дошло. Имею сведения, что после того они помирились. Вы другой информацией располагаете?

— Есть предположение, что цыгане крепко поссорились с Репьевым. Попытаться бы осмыслить корни этой ссоры. И с выстрелом надо разобраться. Хлудневский дома?

Кротов посмотрел на часы:

— Вероятно. Вас проводить?

— Если не трудно…

Участковый снял со стены в прихожей форменный пиджак с такими же, как у Бирюкова, капитанскими погонами и стал одеваться.

Небольшой светлый домик деда Лукьяна Хлудневского весело голубел простенькими наличниками через три усадьбы от дома Кротова. За ним прогнулась подернутая зеленоватым мхом крыша когда-то добротного крестовика. Большую часть его окон прикрывали перекошенные старые ставни, а сам дом от времени будто врос в землю и съежился. Участковый показал на него:

— Хоромы Степана Екашева. Надорвался мужик непосильной работой, запустил усадьбу. Всего второй год, как ушел на пенсию, а высох, что тебе щепка.

— Болеет?

— Трудно сказать… Ни сам Екашев, ни его старуха ни разу у врачей не были, хотя на болезни жалуются постоянно. Полагаю, от усталости у них это. Представьте себе, товарищ Бирюков, по четыре головы крупного рогатого скота держат. По сорок-пятьдесят центнеров ежегодно вдвоем сена накашивают. В три часа ночи уходят на покос и возвращаются в одиннадцать вечера. Старуха прибежит, управится со скотиной и опять — на помощь Степану. А тот, не разгибаясь, день-деньской машет литовкой. Так, по-бурлацки, в Серебровке, кроме Екашевых, уже давно никто не работает. В сенокосную пору правление колхоза выделяет специальный трактор с косилкой, и тот по очереди всем накашивает для личного скота. А Екашевым невтерпеж управиться с покосом, по старинке привыкли жилы рвать.