Вчера ночью я приняла решение. И прощения у тебя я просить не собираюсь.

В конце концов, ты не спрашивал моего разрешения, когда поселился во мне. Как ростки сикоморы, которые пускают корни у нас в саду. Мать выдирает их из земли и приговаривает: «Вас сюда не звали».

И я ее понимаю.

Была суббота, и я попросила у отца ключи от машины. Я сказала, что хочу поехать покататься верхом. Робби тоже вздумал увязаться со мной, но я улучила момент, когда он побежал переодеваться, и уехала одна. Я не ездила верхом с двенадцати лет. Тогда я была без ума от Генри — огромного взмыленного гнедого жеребца. Мне почти каждую ночь снилось, как мы с ним скачем по вересковым пустошам. А потом его продали, потому что он был уже старый, мой милый Генри. И я перестала ездить верхом.

Я не спала всю ночь, а утром поняла, что мне делать. Но я не поехала на ипподром, где я каталась в детстве, а отправилась далеко за город. Я добралась до места перед самым заездом. Инструктором была молодая девушка, чуть старше меня. Она подождала, пока я оседлаю запасного пепельного жеребца и пристроюсь к кавалькаде, и мы поскакали на пустоши.

Я оказалась в самом хвосте, а мне нужно было вырваться вперед. Я пустила коня рысью, пытаясь обойти впереди идущих, но тут одна всадница, выехавшая следом за нами, зычно крикнула, чтобы я не разбивала линию. Я вернулась на свое место. Странно, что я ее тогда не узнала. Она замыкала кавалькаду, а я смотрела только вперед. Уверенно, собранно сидела в седле и ничего не боялась.

Итак, мне нужно было вырваться вперед. Когда кавалькада свернула с дороги к воротам, я пустила коня рысью и попыталась повторить маневр с обгоном. Теперь и девушка-инструктор заметила, что мой Наб не умеет себя вести, и велела ему ждать своей очереди. Я решила не обращать на нее внимания и повернула к холмам. Она что-то закричала мне вслед и, пустив своего скакуна рысью, догнала меня, схватила Наба под уздцы и вернула его на место.

— Подождите, пока откроют ворота в поля. — От смущения ее лицо покрылось румянцем. Видно было, что ей непривычно руководить. — Таковы правила. Я инструктор, и мне положено ехать первой.

— Извините, — ответила я, высматривая тем временем тропинки, ведущие в холмы, и самый короткий путь наверх.

— Вы что, не умеете править? Умею.

— Тогда сдерживайте коня. А то другие станут горячиться. Или дайте ему немного попастись, беды не будет.

Но я нарочно натянула поводья еще туже, не давая Набу наклониться и ущипнуть сочной, свежей травки. Он фыркал, рыл землю копытом, рвался вперед, но я изо всех сил потянула поводья и заставила его встать смирно. Когда девушка-инструктор выстроила нас в ряд, он снова рванулся вперед. Она снова велела мне вернуться на место. Ее лицо сделалось ярко-пунцовым.

Но мне уже было все равно. Я приметила место, где можно было оторваться от кавалькады, и успокоилась.

Стояла теплая погода, какая редко бывает в марте. Мошкара уже вилась вокруг лошадей. Они всхрапывали и мотали мордами. Небо было голубым, как летом, где-то в вышине звенел жаворонок. Я точно знала, что нужно делать, план был отточен, как бритва. Никогда еще я не действовала столь уверенно.

Я это сделаю ради Криса.

Поднимаясь по узкой тропинке, инструкторша обернулась и крикнула:

— Рысью! Пришпорить коней!

Не дожидаясь понуканий всадников, лошади как по команде рванулись вперед. Я крепко вжала ноги в стремена, наслаждаясь ритмом скачки, плавно покачиваясь в седле: вверх-вниз, вверх-вниз. Мне хотелось петь. Но я напряглась и сосредоточилась; важно было не пропустить нужный поворот. Я приметила его еще внизу. Впереди показался большой валун, за которым была развилка: налево вела извилистая дорожка, уходящая дальше вдоль холма, а направо, почти вертикально вверх, уходила еле заметная тропинка. Я пустила по ней Наба.

— Эй, куда?! — заорала девушка-инструктор.

Я даже не обернулась.

Вперед, Наб! Вперед, мой конь!

Я уходила от них все дальше и вскоре перемахнула через вершину холма. Передо мной лежала огромная, заросшая утесником и папоротниками равнина. Ее пересекала широкая песчаная дорога. Остальные всадники остались далеко позади; сюда не долетали даже их крики. Я выпрямилась в седле и собралась с духом. Что ж, пора.

Изо всех сил обхватив ногами конский круп, я погнала Наба вперед. Его шаг удлинился, голова закинулась вверх, и он перешел в галоп — сначала легкий, потом все более быстрый. Копыта выбивали гулкую дробь на песчаном грунте. Я сгруппировалась в седле, плотно прижалась к спине коня. Ослабила поводья, пусть скачет куда хочет. Словно слившись в одно существо, мы, как ураган, пронеслись по полю. В едином порыве. В животе все тряслось, как во время морской качки.

Позади послышались крики, и я еще сильнее пришпорила коня. Крики приближались, и вот уже послышался грохот копыт. Я отважилась обернуться и увидела, что меня преследует та самая женщина, что выехала из манежа последней. Она безжалостно подстегивала свою лошадь, с каждой секундой приближаясь ко мне. Глянув снова вперед, я обнаружила, что передо мной крутой спуск, а за ним — роща деревьев. Я натянула поводья, пытаясь замедлить бег коня. Но Наб не слушался.

Тут-то я запаниковала. Куда подевалась правильная посадка? Меня подбрасывало и швыряло из стороны в сторону, все внутри ахало и сотрясалось. Руки и ноги беспомощно болтались.

Задницу подбрасывало и било о седло без передышки. Ребра, казалось, готовы хрустнуть и сломаться. В довершение всего я потеряла стремена. Пыталась остановить Наба поводьями, но не тут-то было: он вырывал их из моих рук. Когда он вскидывал морду, я видела его зубы и десны. У меня больше не было сил натягивать поводья, дай бог просто удержаться. Прижавшись к переднему краю седла и вцепившись в конскую гриву, я думала только о Крисе.

Я слышала, как всадница догоняет меня. Она кричала, чтобы я остановила коня. Грохоча копытами, ее лошадь приближалась ко мне все ближе, и, когда мы сравнялись, она наклонилась и перехватила мои поводья. Лошади замедлили шаг и пошли почти вплотную друг к другу. Она уводила их в сторону по дуге, все сужая и сужая круги, пока они наконец не остановились.

Меня так растрясло, что, казалось, кожа повисла на костях. Наездница закричала, чтобы я слезла с коня. Я медленно наклонилась вперед и легла животом на спину Наба. Потом упала в вереск, и меня стошнило.

Женщина спрыгнула со своей лошади, присела рядом и протянула мне платок, чтобы вытереть рот.

— Сними шляпу, прохладней станет.

У меня не осталось сил даже на это. Она ослабила лямку у подбородка. Волосы были мокрыми от пота.

Она усадила меня на травянистый холмик и помогла прийти в себя. Солнце ласково обнимало меня. Моя спасительница все допытывалась, зачем я это сделала, а я только мотала головой в ответ. Вскоре показались остальные всадники, но она махнула им рукой, дескать, можете ехать дальше. Инструкторша беспокоилась, не сбросила ли меня лошадь, но она крикнула ей, что со мной все в порядке, и она поможет мне добраться назад.

— Ты вся белая как мел, — оглядела она меня. — Но лошади могут простудиться после такой скачки. Видишь, какой от них пар идет? Как только ты оправишься, поедем назад.

— Я уже оправилась. — На самом деле я еле держалась на ногах. Ноги так дрожали, словно у меня были выбиты коленные чашечки. Она помогла мне оседлать Наба.

— Я не хочу верхом.

— Еще бы! Но если ты сейчас не поедешь, ты больше никогда не сможешь сесть на коня. Главное смотри, чтобы тебя не вырвало, и все будет в порядке.

Она сложила руки лодочкой, чтобы я встала на них, и приподняла меня. Я улеглась Набу на спину, и она помогла мне поставить ноги в стремена. —

— Да, досталось тебе! — усмехнулась она. — Ничего, жить будешь.

Всю дорогу мы молчали. Казалось, прошла целая вечность. Время от времени она с любопытством смотрела на меня, не произнося ни слова. Когда мы доехали до манежа, она велела мне принять ванну.