любил. Тэннер. Я? Да я никогда не переставал любить! Я даже Энн люблю. Но я не раб

любви и не жертва. Ступай к пчелам, поэт, познай их закон и проникнись

их мудростью. Ей-богу, Тави, если б мы не работали на женщин и ели хлеб

их детей, вместо того чтоб добывать его, они убивали бы нас, как

паучиха убивает самца или пчелы - трутней. И они были бы правы - в том

случае, если б мы умели только любить и ничего больше. Октавиус. Ах, если бы мы умели по-настоящему любить! Ничто не может

сравниться с Любовью, ничто не может заменить Любовь! Не будь ее, мир

превратился бы в отвратительный кошмар. Тэннер. И это человек, который претендует на руку моей подопечной! Знаешь,

Тави, я начинаю думать, что нас перепутали в детстве и что не я, а ты

настоящий потомок Дон Жуана. Октавиус. Только, пожалуйста, не говори ничего такого Энн. Тэннер. Не бойся. Она тебя облюбовала, и теперь ничто ее не остановит. Ты

обречен.

Возвращается Стрэйкер с газетой в руках.

Вот, полюбуйся: Новый Человек, по обыкновению, деморализует себя

грошовой прессой. Стрэйкер. Вы только послушайте, мистер Робинсон: каждый раз, как мы с ним

выезжаем на машине, я покупаю две газеты - "Таймс" для него и "Лидер"

или "Эхо" для себя. И что же вы думаете? Я даже не вижу своей газеты.

Он сейчас же хватает "Лидера", а я должен давиться его "Таймсом". Октавиус. А разве "Таймс" не печатает списков победителей на скачках? Тэннер. Генри не интересуется скачками, Тави. Его слабость - автомобильные

рекорды. Что, кстати, нового? Стрэйкер. Париж - Бискра, средняя скорость - сорок в час, исключая переправу

через Средиземное море. Тэннер. Сколько убитых? Стрэйкер. Две дурацкие овцы. Подумаешь, важность! Овцы не бог весть в какой

цене; хозяева радехоньки будут получить что следует, не таскаясь к

мяснику. А все-таки, увидите, шуму не оберешься. Кончится тем, что

французское правительство запретит всякие гонки, - и тогда уже крышка.

Понимаете? Ну просто с ума сойти! Еще есть время сделать хороший

пробег, а мистер Тэннер не хочет. Тэннер. Тави, ты помнишь моего дядю Джеймса? Октавиус. Да. А что? Тэннер. У дяди Джеймса была первоклассная кухарка; его желудок переваривал

только ту пищу, которую стряпала она. Бедняга от природы был застенчив

и терпеть не мог общества. Но кухарка гордилась своим искусством и

желала кормить обедами принцев и послов. Так вот, из страха, что она от

него уйдет, несчастный старик вынужден был два раза в месяц устраивать

званые обеды и претерпевать пытки смущения. Взять теперь меня и вот

этого малого, Генри Стрэйкера, Нового Человека. Мне ненавистны

путешествия; но мне симпатичен Генри. А для него нет в жизни ничего

лучшего, чем в кожаном пальто и очках-консервах, под слоем пыли в два

дюйма толщиной нестись со скоростью шестьдесят миль в час, рискуя

сломать свою и мою шею. Не считая, конечно, тех минут, когда он лежит в

грязи под машиной, стараясь отыскать, где там что застопорило. Так вот,

если я не буду хотя бы раз в две недели предоставлять ему возможность

тысячемильной прогулки, я его потеряю. Он возьмет расчет и уйдет к

какому-нибудь американскому миллионеру, а мне придется

удовольствоваться вежливым грумом-садовником-любителем, который умеет

вовремя приподнимать шляпу и знает свое место. Я просто раб Генри,

точно так же, как дядя Джеймс был рабом своей кухарки. Стрэйкер (рассердившись). Тьфу, пропасть! Вот бы мне машину с таким мотором,

как ваш язык, мистер Тэннер! Я ведь что говорю? Иметь автомобиль и не

ездить на нем, значит попросту зря деньги терять. Что вам толку от

машины и шофера, если вы из них пользу извлечь не умеете? Завели б себе

колясочку и няньку, чтоб вас катала. Тэннер (примирительно). Ну-ну, ладно, Генри. Сейчас поедем на полчасика. Стрэйкер (с отвращением). Полчасика! (Возвращается к машине, усаживается на

свое место и листает газету в поисках очередных новостей.) Октавиус. Ах да, я совсем забыл. Тебе записка от Роды. (Передает Тэннеру

записку.) Тэннер (вскрывая конверт). Боюсь, что Рода собирается поскандалить с Энн.

Как правило, английская девушка только одного человека ненавидит еще

сильнее, чем свою старшую сестру,- это свою мать. Но Рода, несомненно,

лучше уживается с матерью. Энн она... (возмущенно) ну, уж это слишком! Октавиус. Что такое? Тэннер. Мы с Родой сговорились покататься на машине. Теперь она пишет, что

Энн не разрешает ей со мной ехать.

Внезапно Стрэйкер с нарочитой небрежностью принимается

насвистывать свою любимую мелодию. Пораженные этой

неожиданной соловьиной руладой и смущенные ехидной

ноткой, которая слышна в ее веселых переливах, оба

друга вопросительно оглядываются на него. Но он поглощен

газетой и движение их остается без ответа.

Октавиус (приходя в себя). Без всяких объяснений? Тэннер. Объяснений! Оскорбление не есть объяснение. Энн запретила ей при

каких бы то ни было обстоятельствах оставаться со мной наедине. Я,

видите ли, неподходящее общество для молодой девушки. Что ты теперь

скажешь о своем кумире? Октавиус. Ты все-таки не забывай, что после смерти отца на Энн легла очень

серьезная ответственность. Миссис Уайтфилд слишком слабохарактерна,

чтобы руководить Родой. Тэннер (глядя на него в упор). Короче говоря, ты разделяешь мнение Энн? Октавиус. Нет, но я готов понять ее. Ты же сам знаешь, что твои взгляды едва

ли могут благотворно влиять на формирование ума и характера молодой

девушки. Тэннер. Нет, я совсем этого не знаю. Я знаю, что формирование ума и

характера молодой девушки состоит обычно в том, что ей лгут везде и во

всем; но я не желаю, чтобы ей лгали обо мне, - будто мне свойственно

злоупотреблять доверием девушек. Октавиус. Энн этого не говорила, Джек. Тэннер. А что ж еще означают ее слова? Стрэйкер (заметив приближающуюся Энн). Мисс Уайтфилд, джентльмены. (Вылезает

из машины и идет по аллее с видом человека, который знает, что в его

присутствии больше не нуждаются.) Энн (останавливаясь между Октавиусом и Тэннером). Доброе утро, Джек. Я