Она испытала острое наслаждение, наблюдая, как у Блэкберна отвисла челюсть.

– Да, – продолжала она, – мистер Томас Смит. Преинтересный человек. И знаешь, что он мне сказал?

Блэкберн, словно от головной боли, дотронулся до переносицы.

– Не представляю.

– Он сказал, ты считаешь, что я французская шпионка. В полном замешательстве, Блэкберн кое-как начал объяснять:

– Ну... да. Я уверен, если ты хорошо подумаешь, то поймешь, откуда у меня эта... эта мысль. Улики указывали на...

– Ты, – она показала на него, – думал, что я, – она показала на себя, – шпионка.

– Вовремя...

– Я потратила уйму времени, пока не убедила мистера Смита, что я не шпионка.

– Я бы очень хотел, чтобы он не брал на себя...

– Он, очевидно, решил, что дело государственной важности нельзя доверить тебе. Он думал, что ты слишком ко мне расположен.

– Что ж, в этом он прав, в том...

– Расположен к своей жене! Вот это идея! Расположен к своей жене. – Она на минуту притихла, но Блэкберну на этот раз хватило ума молчать. Он только с беспокойством смотрел на Джейн, словно боялся, что она может вспыхнуть и загореться от ярости. Снова обретая дар речи, Джейн повторила: – Ты думал, что я шпионка.

– Мы установили это.

– Ты смотрел на меня, ты целовал меня... и все это время думал, что я рисую корабли для французов!

– Но ты же пыталась передать тот рисунок... – напомнил Блэкберн.

– Виконту де Сент-Аманду, который действительно является французским шпионом.

– Как ты это узнала? – в ужасе спросил Блэкберн.

Она яростно взмахнула руками, но этого жеста оказалось недостаточно для выражения ее чувств.

– Такая дура, конечно. Но когда я стала думать над этим, то поняла, почему ты решил, что я шпионка.

– Да?

– Когда мистер Смит убедился, что он ошибался на мой счет, он подтвердил мои подозрения.

Голос Блэкберна звучал очень удивленно, когда он заметил:

– Мистер Смит, как правило, особо не распространяется. Неужели он подумал, что Джейн пытала старика, чтобы добиться признания?

– В таком случае, это устаревшие сведения. В конце концов, сеть французских шпионов распутывается очень быстро, и единственная причина, по которой он взялся за меня, состоит в том, чтобы прекратить любые лазейки, прежде чем крысы разбегутся.

– Понимаю.

Конечно, он понимал, поэтому он благоразумно принял обиженный вид. Джейн заметила, что его обида направлена на себя самого.

– Поэтому позволь мне задрать хвост трубой, утереть усы и посмотреть на тебя своими маленькими глазками-бусинками, когда я скажу: «Да, я нарисовала корабль для де Сент-Аманда. Он попросил меня и был так восхищен моей работой, что я думала, он хочет рисунок лишь потому, что у меня хорошо получилось». – Ее злость уменьшалась, уступая место боли. Но Джейн быстро ее подавила.

Блэкберн, по всей видимости, решил, что пора применить свое наиболее редко употребляемое дарование – такт.

– Де Сент-Аманд действительно был в восторге от твоей работы. Думаю, просто потому, что увидел прекрасную возможность поближе познакомиться с английским кораблестроением и решил ею воспользоваться.

Она ненавидела этот его льстивый увещевательный тон.

– Заткнись, Блэкберн. – Джейн открыла баночку с желтой охрой, окунула в нее кисть и размашисто шлепнула ею по холсту, задумчиво посмотрела на полученную гамму и нахмурилась. Яркий цвет сюда бы подошел, а этот оттенок был слишком спокойным.

– Почему ты так расстроилась? – в его голосе чувствовалась усталость. – Министерство иностранных дел занято расследованием. Мы все еще не знаем, кто предатель.

Джейн всегда думала, что Блэкберн очень умный человек. Более того: Джейн считала его богом. И сейчас такое скудоумие просто не укладывалось у нее в голове. В то время как ее сердце разбито, у Рэнсома не только хватает наглости рассказывать ей о проблемах, с которыми сталкивается министерство, но он еще признается, что не знает, кто главный шпион.

– Это Атоу, конечно.

– Атоу? – Блэкберн осмелился высокомерно рассмеяться. – Этот идиот?

– Атоу, – перекривила она его. – Кому удавалось избежать твоего преследования так много раз?

Он перестал улыбаться.

– А кто, думаешь, является твоим гениальным шпионом? Какой-нибудь гнусный шакал, который залег в тени и выходит, чтобы попировать на костях английских солдат? – Она разбрызгивала желтую краску по холсту. Рисунок начал приобретать очертания. – Разумеется, это Атоу.

– Почему ты так говоришь?

Он еще осмеливается сомневаться!

Самым насмешливым тоном, на который была способна, Джейн сказала:

– Кто-то добывает информацию в министерстве. Он передает ее мсье Шассеру, и один из них – или оба – шифруют ее во фразах, которые учитель французского предлагает своим ученикам.

– Как ты догадалась об этом?

– Дай подумать, – Джейн поднесла палец к щеке, делая вид, что размышляет. – Адорне не понравилась странная фраза, которую по настоянию мсье Шассера ей нужно было выучить. Что-то насчет буханки хлеба, если помнишь.

Блэкберн вздрогнул.

– Ты научил ее говорить другую фразу, которая принципиально не отличалась от первой, – едва ли ты это заметил, – и Адорна повторяла ее множеству людей, включая, я думаю, и де Сент-Аманда.

– Я тоже на это рассчитываю.

– И в течение недели французский военный корабль пытается захватить гарнизон в Бредлоуф Рок, но неудачно – она широко улыбнулась, обнажив зубы. – Я понимаю, это удивляет тебя. Ты не думал, что Адорна может передавать сообщения. Она не так уж умна. Именно поэтому цепочка имела такой успех. Молоденькие английские леди, у которых голова забита лишь тряпками и женихами, служили главным звеном в цепи французского шпионажа.

– И если их в чем-то подозревали, то их убивали. Рука Джейн, державшая кисть, напряглась:

– Убивали?

– Ты помнишь. Ты единственная, кто мне это сказал. Мисс Каннингем не упала с утеса, ее столкнул мсье Шассер. Почему бы он еще с такой уверенностью утверждал, что она убита?

Такая мысль не приходила ей в голову. Джейн вздохнула от потрясения так, словно тиски крепко сжали ее легкие:

– О Боже!..

– Поэтому я сегодня держался рядом с Адорной. Я хотел видеть, с кем она говорит. Но я также хотел защитить ее. Она не подозревает, что передает шпионские послания, и что одно из них передала неверно...

– Она не так глупа, как тебе может показаться, – сказала Джейн, вспомнив непривычную сосредоточенность на лице племянницы, когда та запоминала новый вариант фразы.

– Я понял, что не глупа. Возможно, другие тоже это поймут, и, если с ней что-нибудь случится, ты...

– Убью тебя.

– Я хотел сказать – будешь плакать. – Он оглядел произведенный в комнате разгром. – Но, наверное, ты права.

– Адорна. – Она сердилась на свою любимицу, в то время как девушка находилась в опасности.

Очень спокойным тоном Блэкберн сказал:

– Как видишь, Джейн, нет причин для ревности. Я не люблю Адорну. Ты моя жена. Ты – единственная, кого я люблю.

Интересно, он может быть еще большим идиотом?

– Думаешь, я сержусь, потому что ты ухаживал за Адорной? Нет. – Джейн разбрызгивала краску по холсту. – Мне было больно. Я была унижена. Однако сердиться? Нет. Но когда я поняла, что ты компрометировал меня и все это время думал, что я шпионка...

– Ты чувствуешь, что тебя предали, потому...

– Чувствую, что меня предали? – Джейн смешивала красную и синюю краску. Получился отвратительный фиолетовый цвет. – Меня на самом деле предали. Ты сказал совершенно постороннему человеку, что подозреваешь меня.

– Я хотел сказать, – он говорил сквозь зубы, – ты чувствовала, что тебя предали, потому что я не был полностью честен с тобой.

Не контролируя себя, Джейн яростно ткнула кисточкой в холст и не отвернулась, когда в нее полетели брызги краски.

– Ты такой... странный человек. Полностью честен? Скорее, ты вообще не был честен. Я бы сказала, ты врал мне всеми способами, которыми только может врать мужчина. Твоими словами. Взглядом. Телом. Я думала, что ты доверяешь мне.