- Перед вами XV век, господа! Пять с четвертью веков тому назад был освящен храм Успения Пресвятой Богородицы, как сказано в местных свитках: "ископанный в горе основателем монастыря преподобным Ионой Шестником..." это уже один из нашей компании, продвинутый вице-градоначальник на память цитирует строки из рекламного буклета. И тут же чей-то голос (батюшки! Это же мой голос!): "Братцы, давайте помолчим, уважим чужой устав". Замолчали...
Пока распорядитель из наших псковских друзей договаривался об экскурсии, мы помаленечку разредились, разбрелись кто куда на неширокой площади и каждый остался словно бы сам с собой... Тихо, тихо здесь, покойно... Покой и вечность, и безмятежность духа. Пятьсот лет! А еще до этого пустынники в пещерах... Это не "пиар", не декорации к рекламному ролику: здесь оклеветанный игумен Корнилий, светоч, строитель и мученик, голову на плахе сложил по приказу самого Ивана Васильевича и был им же собственноручно казнен. И отрубленную голову нес грозный царь, и дорога с той поры кровавою прозвалась. И тело его, игумена Корнилия, - не прах, а мощи - до сих пор покоится здесь, так же, как и мощи преподобного Марка Пустынножителя... Здесь иноки, год за годом, поколение за поколением, век за веком - жили, молились и берегли стены, уклад свой, историю, память предков, святость этого места... И сберегли! Пятьсот лихих и страшных российских лет ураганом прокатились по континенту, а у этих стен замерли, отхлынули прочь...
Откуда я все это знаю? Оглянулся - оказывается, мы уже идем рядом с нашим провожатым, братом Адрианом, он рассказывает тихо, но мне слышно все, до последнего слова...
"Ныне в обители шестьдесят насельников... мастерская по реставрации икон... возвращены ризница и библиотека... Патриарх Московский и всея Руси... благодатный огонь от Гроба Господня..."
Пещеры. Я и не заметил, как мы там оказались... Темно... Пол в пещере ровный, мягко присыпан песком, ни камешка, ни ямки, о которые споткнуться бы возможно... Брат Адриан зажег восковую свечу, повернулся к нам лицом и идет "по памяти" - спиной вперед, - продолжая рассказывать... Видно, что стократно повторенная речь не в тягость ему, не в обузу... Голос его ровный, густой, лик строг, но не хмур, и в глазах у него - свет и покой...
Десять тысяч иноков и защитников стен монастырских похоронены здесь, в пещерах. По сути дела мы идем по огромному упокоищу, склепу, где лежат останки людей, некогда живших, как и я жив сегодня, сейчас, в это мгновение... и в следующее...
Он рассказывает, а я чувствую, как душа моя, покрытая старыми и новыми ранами, толстокожая, усталая, очерствевшая и ожиревшая, застонала, заворочалась, непривычная к такому простому и яркому свету правды и святости... Здесь - свет и покой, а в душе моей - разлад... Зачем я живу на этом свете? Для кого и для чего?
Было время в стране Советов, жил и я, не задаваясь вопросами "почему и зачем?", просто жил и служил, согласно присяге. Потом, когда все рассыпалось в прах и вонь, жил я, барахтался, чтобы жена и дети были сыты, обуты, одеты и имели крышу над головой. Попозже стал осознанно карабкаться куда-то повыше, чтобы видеть подальше и иметь побольше, чтобы дети мои росли и не мечтали сделать карьеру бандита или звезды в стриптиз-баре. И все это время я работал, как проклятый, имея перед собой конкретную задачу: сегодня я служу делу, а послезавтра, когда придет для этого время - дело будет служить мне. Я повторял это как молитву и терпел, и работал.
И довольно долгое время мне казалось, что нечто подобное постепенно вытанцовывается: я основал фирму - и она растет, денег я зарабатываю больше прежнего, и статус мой общественный повышается, и ворочаю я круглыми суммами, и руковожу сотнями сотрудников и сотрудниц... Дети мои имеют возможность учиться всему интересному, толковому и полезному, чему только пожелают и, слава Богу, охотно пользуются этим. Жена если и может на что-нибудь пожаловаться, то только на мои безразмерные рабочие часы...
Все так, да не так!
Питаюсь я по большей части в кабаках-ресторанах (предел мечтаний, кстати говоря, большого количества придурков), но осточертевает в конце-то концов публичная, на глазах у всех, жратва! Что мне соус тартар и суп из акульих плавников, если я дома на кухне хочу вареной картошечки с лучком и с растительным маслом, но не могу, по причине нехватки времени. Дети у меня хорошие, разумные, небалованные - это мне повезло, считаю, несмотря на наши с женой заслуги в данной области. И знаю, что любят они меня... Но спроси: знаю ли я - чем они живут, дышат, где их интересы? Да... так... примерно... сейчас вспомню... Короче - не знаю, времени нет узнать!
Денег у меня... не знаю сколько, думаю, что очень мало, гораздо меньше, чем хочу. Вбухано в дело - долго считать, но можно в принципе, однако кто это купит? И кто будет продавать? Я лично не готов. А на житье-бытье... Ну не голодаю, но и накоплений нет. Нету у меня накоплений! Вроде тут заработал, там получилось, и здесь урожай созрел... А - фук-фук: семья, дача, шмотки, машина, срочно дыру заткнуть, на день рождения пригласил, на юбилей сходил... Опять пустой бумажник и кредитная карточка того... исчерпалась... Я не раз и не два на бензин у помощников занимал! Не потому что нищенствую или юродствую, но потому что потребности ровно на четверть шага бегут впереди возможностей... И в фирме нет ни одной лишней копейки. (Почему я терпеть не могу абстрактной филантропии? Потому что конкретные деньги по абстрактному адресу для нуждающихся получат конкретные люди, но не на хлеб, а на икру, и скорее всего на черную икру... Уж лучше я дополнительный рупь в дело запущу, либо помогу кому-то, или чему-то конкретному...) "Деньги работают" - знаете такое выражение? Это на практике означает, что все впритык - и зарплата, и налоги, и развитие... В "БЕРЕЗЕ" это именно так, полагаю, что и в "Дженерал электрик" тоже, несмотря на разницу в масштабах. Дивиденды от своих долей и паев считаю роскошью недопустимой, обхожусь большой, но зарплатой...
И опять я на деньги сбился рассуждать... Размышлял о душе, а сбился на деньги! Мелочь, но очень характерная! Не могу не думать о деньгах, потому что надо платить ту же зарплату, аренду, налоги и т.д. и т.п. Я не подумаю - за меня никто не подумает. Не могу с женой и детьми махнуть на месяцок на побережье теплого моря - немыслимо большой срок: тонкая и нежная ткань управления фирмой начнет рваться и лопаться! Не могу сказать клиенту: "Ты подонок, и мои адвокаты не будут тебя защищать на суде и перед следственными органами", - поскольку дело суда определять виновность человека, а дело адвоката или "БЕРЕЗЫ" - защищать, что прямо продекларировано мною же. Не могу купить себе виллу в Испании, потому что нет у меня свободных денег и свободного времени, чтобы там их тратить. Не могу ездить на совещания на "Москвиче" и покупать одежду там, где все люди покупают. Не могу выспаться вволю триста пятьдесят дней в году! Не могу получить удовольствие от выпивки, потому что даже когда я пью - я работаю! Не люблю начальника одного из отделений своей фирмы Сидора Мухановича Пупкина, но не могу его выгнать, потому что он перед фирмой ни в чем не виноват и полезен делу! Не могу, не могу, не могу... Выходит, что я превратился в раба своего дела, как тот джинн, который на многое способен, но - раб лампы! Поначалу мой бизнес был нечто вроде велосипеда, на котором требовалось постоянно крутить педали, чтобы он не потерял равновесия, а теперь, похоже, он стал колесом для белки, где белка - это я, и мне все время, даже во сне, надо перебирать лапами, чтобы не утонуть... Не могу, не могу, не могу... НЕ ХОЧУ! Я не хочу, чтобы так было дальше. Жрать, пить, совещание, сон... Командировка, изменение в Устав... Тише, дети, папа устал... Что же ты, Игнат Александрович, нас подводишь... Граждане пассажиры... Мы тебе конкретно предъявляем... А как у нас с кардиограммой...
Жизнь одна, и я знаю: она мне дана, чтобы я что-то в ней понял, постиг то сокровенное, ради чего рождаемся мы, живем и умираем. И здесь, в пещере, где совсем не страшно, а воздух чист и свеж, как и пятьсот лет назад, среди нетленных останков тысяч и тысяч моих предшественников, тех, которые прожили свои жизни от начала и до конца, я увидел свет. Я - сердцем и душой, мозгами, дыханием и кончиками пальцев - понял, что есть Господь Бог, что он знает меня и печалится обо мне. Есть Он, к которому я могу обратиться без лживых слов и вообще без слов, Он, который поймет невнятицу и сумбур в мыслях моих и не отмахнется от моих сомнений, Он, который больше, чем друг, и сильнее, чем любовь, Он, перед которым не стыдно смирить свою гордыню, пасть на колени и прошептать: "Прости меня грешного, Господи!"...