(* Эмиграция 70-80-х годов была в подавляющей части еврейской, в США и Израиль, с проблемами нашей страны она была связана слабо, в основном лишь через борьбу за разрешение отъезда. Но на ее гребне возникла другая, численно гораздо меньшая, но громко о себе заявившая эмиграция, которую обычно и называют 3-й волной. *)

      В согласии с общей схемой, и эта эмиграция сформировалась еще внутри страны, среди людей, наименее укорененных в ее жизни. Такие люди зачастую легче других рвут с рутиной, традицией жизни: среди них нашлись и смело заявившие о себе в период, когда послышались первые голоса протеста против лжи и жестокости эпохи 60-70-х годов. Сначала они были неотличимы в небольшом слое людей, вдохновленных тогда единым порывом, еще не обдуманным конкретно чувством: разогнуться, вздохнуть свободно! И я помню ощущение шока, когда выяснилось, что наши товарищи, о которых мы думали, что до последнего будем вместе переносить все гонения, вдруг складывают чемоданы и внезапно исчезают из нашей среды и нашей страны. Более того, часто уехавшие, оказавшись на Западе, провозглашали нечто такое, что заставляло усомниться: да были ли они когда-либо близки этой стране, этому народу? Кажется, я был тогда первым из того круга, рискнувшим вслух выразить сомнение в том, что эмиграция - это подвиг, за который вся страна должна быть эмигрантам благодарна. Почти историческая давность события, быть может, извинит длинную самоцитату. Дело было 15 лет назад на пресс-конференции по поводу выхода в Самиздате сборника "Из-под глыб". Я сказал тогда: "И поэт, писавший стихи о том, как он не уедет, и мыслитель, создавший эссе о том, почему уезжать не надо - все они уехали добровольно. И если теперь одни говорят, что их выслали, другие - что почти выслали, третьи возмущаются тем, что их лишили гражданства, то значит, и первые и вторые и третьи сами чувствуют, что поступили не так, как должны были. Добровольно уехавшие деятели русской культуры просто не выдержали давления, которое десятилетиями выдерживали, например, миллионы верующих. Иными словами, у них не оказалось достаточно духовных ценностей, которые могли бы перевесить угрозу испытаний - конечно, тяжелых, но вполне допустимых человеческим силам, как показали многочисленные примеры. А если так, то о каком же значительном их вкладе в культуру может идти речь? Люди, лишенные этих ценностей, не могут внести вклада в культуру, независимо от того, по какую сторону границы они находятся. Это можно заметить и на многих конкретных примерах. Человек, например, способный написать: "Россия - Сука! Ты ответишь и за это..." - был тысячу раз прав, уехав - и ему бессмысленно переносить неудобства ради этой страны, и ей он ничего дать не может". В ответ я услышал целый поток возражений и попреков, в том числе и предельно грубых - показывающих, как болезненна эта проблема.       Но более того, вскоре эмиграция превратилась в метод создания некоей карьеры. Громким, резким заявлением, созданием "комиссии", "комитета" или "группы" человек добивался известности на Западе и возможности, эмигрировав, занять там престижное положение. Ф. Г. Светов, одно время известный критик "Нового мира", а потом автор нескольких романов (у нас до сих пор не изданных), напечатал в парижской газете "Русская мысль" статью, содержащую яркое описание этой ситуации. По его мнению, речь идет о "продукте", который можно добыть только здесь, а реализовать только на Западе. "Продуктом" может быть протест, создание "комитета", лагерный срок или просто очень смачный плевок в Россию. А реализуется, продается он на Западе, этот торг и есть дело эмиграции. (Он подразумевает, конечно, именно ту "эмиграцию надежды", о которой мы говорим.) И вот какой произошел результат: люди, раньше безоговорочно считавшие друг друга единомышленниками, стали с опасением поглядывать на своих соратников, жертвенный товарищеский порыв пошел на убыль. Еще более деструктивное действие оказала эмиграция другим своим аспектом. Поскольку власть ей препятствовала, то за эмиграцию надо было бороться. И вот как-то получилось так, что борьба за право эмиграции оказалась сверхважной, первейшей задачей и заслонила собой все остальные проблемы страны. Был даже сформулирован тезис, что среди всех "прав человека" право на эмиграцию - "первое среди равных". Можно себе представить, какое впечатление это произвело на подавляющее большинство народа, для которого вопрос об эмиграции не стоял и не мог стоять, на тех, кто о такой возможности даже не задумывался! Какой нелепо-оскорбительный взгляд на жизнь страны: в ней важнее всего то, как из нее уехать! И ведь начиналось все это, еще когда колхозники не имели паспортов, не могли уехать не только в Америку или Израиль - а в соседний район. Когда бесправное положение колхозников, поездки на автобусах в Москву за продуктами, полное отсутствие врачебной помощи в деревне - все это признавалось второстепенным по сравнению с правом на отъезд тонкого слоя людей, то здесь было не только пренебрежение интересами народа в целом, здесь чувствовалось отношение к народу как к чему-то мало значительному, почти не существующему. Какой же широкой поддержки или хотя бы понимания можно было ожидать? Полная изоляция, даже внутри интеллигенции, была неизбежна. Так эмиграция, исказив естественную иерархию жизненных ценностей, привела к тому, что был, может быть, упущен шанс "перестройки" на 20 лет раньше теперешней - в стране, гораздо менее разрушенной духовно, экономически, экологически. Но вот переезд совершился, и эмиграция начинает вызревать в новой среде, в искусственной изоляции от своей страны. Первое, что многих тогда поразило - это взрыв озлобленных выпадов новых эмигрантов по адресу прежней "страны обитания". Например, эмигрировавший сатирик А. Зиновьев на вопрос: "Осталось ли в русском народе что-то сугубо национальное?" - ответил утвердительно и привел много примеров: "Веками отработанная способность унижаться и унижать других, способность приспособляться к мнению других, способность угождать и требовать того же от других" - и в этом духе на 1/2 страницы! А. Синявский обвинил русских огульно в антисемитизме (за это и ответит "Россия-Сука"), А. Янов разъяснил, что единственное содержание "русской идеи" - это фашизм, Б. Шрагин сообщил, что у русских не было истории, а было лишь "бытие вне истории" и т. д. и т. д.       Мы видели своими глазами, как в эмиграции творится какой-то "новый человек", и механизм его сознания отчасти становился понятен. Прибыв на Запад, новые эмигранты оказывались в щекотливой ситуации. Весь их статус, уважение других, даже самоуважение, да и более тривиальные стороны бытия: работа в журнале, на радио, в университете" - все это определялось тем, что они прибыли как Борцы, Герои Сопротивления. И в то же время создавалось какое-то фальшивое положение: Сопротивление происходит в одной стране, а его Герои находятся в другой.       Ситуация очень походила на бегство: