Я любовался этим видом так, будто стоял где-нибудь у гранитного парапета моста Св. Магдалины и обозревал сверху Ангельскую Поляну и Тропинку Эдисона. До меня как-то не доходило, что вся эта красота принадлежит мне, что она на моей земле и более того: что это то самое место, куда Ольга Степановна так долго уговаривает меня выйти с лопатой...

Спустившись с чердака, я внимательно рассмотрел примыкающий к дому участок земли из разных точек и убедился, что рельеф очень богат и на нем можно создать нечто уникальное и прекрасное. Мне было с чем сравнивать. Я помнил клочки скудной каменистой земли при ваших английских домах, на которых вы умудрялись разместить сказочные сады с гротами и беседками. Возникший в голове образ парка настолько меня увлек, что я тотчас приступил к новому делу, еще не зная, хватит ли у меня для него уменья и усердия.

Солигалич, расположенный в окружении лесов и болот, был преимущественно деревянным городом. Даже мостовые здесь когда-то выкладывались деревянными шашками вместо камней и асфальта, а дощатые панели дл пешеходов строят и поныне. Такая панель из полуистлевших в земле березовых досок тянулась и через теткин двор от входной калитки до огородного забора. Когда земл оттаяла, я вытащил из грязи эти гнилушки и приставил их к воротам сушиться, чтобы распилить и сжечь в печи, однако чище без них не стало. Была мысль засыпать тропу гравием либо вымостить половинками кирпича. И только теперь, когда в голове сложился пейзажный план в целом, я точно знал, что надо делать.

В моем распоряжении было немало округлых камней большого размера, привезенных вместе с песком и гравием. Эти камни я начал откладывать в сторону еще при перевалке сыпучего добра с улицы во двор; Ольга Степановна, со свойственными ей практичностью и знанием дела, советовала употребить их для засыпки фундамента, но я в уме отвел им более заметную роль (какую именно - сам еще не знал). Камни мне просто нравились: омытые талой водой, они приобретали всевозможные оттенки благородно-сдержанной гаммы, от белого до черного включительно. Я начинал уставать в Солигаличе от дерева, мне не хватало камня. После Оксфорда камень был для меня, если воспользоваться словами Оруэлла, оплотом цивилизации, синонимом прочности и красоты. Каменные дома, мостовые, ограды... Глядя на здешние крыши из замшелой дранки, я с изумлением восстанавливал вдруг в памяти, что даже на крышах ваших старинных зданий - каменные пластины!

Для начала я разметил во дворе прямую дорожку шириной около метра (там, где раньше лежали доски), с площадкой перед крыльцом и стал копать на этом месте неглубокий котлован. Лишней земли, однако, получалось много; меня раздражали новые кучи, портившие и без того обезображенный грудами щебня и кирпича двор, пока я не нашел вынутому грунту полезного применения.

Узловой частью огородного ландшафта был в моем плане мостик через ручей, к которому от калитки должна была вести обсаженная кустарником и посыпанная песком аллея. Песчаный обрыв возвышался на какой-нибудь метр, но перепад его с другим берегом, а точнее, как я уже упоминал, и не берегом вовсе, а болотистой низинкой, был для моста слишком велик. Кроме того, болотце служило помехой на пути в огород. Во всяком случае, в той единственной паре обуви, что была на мне, я просто не мог выбраться на грядки за ручьем. (Это было еще одним домашним оправданием, почему не копаю грядки: совесть все-таки грызла.) Я даже подумывал, не выстроить ли мне пешеходную эстакаду на сваях от огородной калитки до куста акации (метров двадцать длиной!), и единственное, что меня от этой безумной затеи удержало, - мысль, что предполагаемая постройка не впишется в рельеф, загубит красоту.

И вот теперь излишек грунта во дворе подсказал выход. Я стал носить землю на болотце, и скоро там, прямо напротив акации, вырос солидный холмик, вершиной своей сровнявшийся с противоположным берегом. (Позднее болотце дало мне неисчерпаемый резерв использования лишней земли и строительного мусора. В конце концов от самого моего забора до ручья пролегла высокая и сухая насыпна аллея.)

Вы заметили, конечно, сколько тяжелой работы связано было у меня с перемещением строительных материалов и земли на значительные расстояния. Я не оговорился, сказав, что носил землю. Можете себе представить, сколько рейсов я совершал за день со двора на болото, согнувшись под тяжестью огромной неудобной бадьи! Как-то в самом начале земляных работ я приметил во дворе у соседа справа садовую тележку с кузовом и зашел попросить ее на время для перевозки земли.

- Ты хоть чем сейчас занимаешься-то? - спросил сосед, медля с ответом.

Сразу и не объяснить, - смутился я. - Вот уж закончу, тогда...

Ну как было признаться, что я рою во дворе углубление под булыжную мостовую и таскаю землю на огород, чтобы возвести там со временем мост?!

Тачка-то мне, понимаешь, самому нужна, - заключил он, отводя взгляд.

До этого он несколько дней к тележке не прикасался; не пользовался ею и после разговора, только переместил с глаз долой в cарай.

Когда углубление было готово, я заполнил его до самого верха чистым строительным песком и на этот дренаж стал укладывать один к одному мои красивые булыжники. Я старался подгонять их как по размеру и конфигурации, так и по цвету. Более темные и крупные располагал по краям дорожки, среднюю часть выкладывал камнями помельче и посветлее, а по самому центру бисером пустил ниточку белоснежной гальки. Теперь и ночью легко было различить тропу по светящимся в темноте камешкам. (В будущем мой сад предстояло ярко осветить разнообразными декоративными фонарями, но так далеко я пока не заглядывал.) На площадку перед крыльцом пошли плоские камни нежно-сиреневого цвета, а перед входной калиткой со стороны улицы я положил черный гранит почти правильной четырехугольной формы.

Все это я сделал наугад, не имея до той поры никакого опыта в подобных работах и ни с кем не советуясь. Меня порадовало, что камни сразу улеглись в песок плотно и не зыбили под ногами, но для окончательной проверки требовался дождик. Мне запомнился один нервный вечер в Оксфорде, когда я спешил под проливным дождем на семинар, где должен был выступать с докладом (и для того нарядился соответственно). По тротуару замусоренной Корнмаркет-стрит шла навстречу уборочная машина, вытесняя людей на проезжую часть. Из-под колес автомобилей летели брызги, раскрытые зонты загораживали путь. Заторопившись, чтобы ускользнуть от шипящего шинами автобуса, я прыгнул на тротуар позади уборочной машины, и вдруг массивная плита подо мной покачнулась и - раз! - до колен обдала грязным фонтаном мои тщательно отутюженные брюки.

- ...ать твою! - вырвалось у меня вслух. А про себ подумал: Да чем вы, так вашу и так, отличаетесь от нас, русских разгильдяев? Да чем ваш дерьмовый городишко лучше наших?..

Дорого бы я дал, чтобы снова оказаться в Оксфорде под тем дождем...

Через несколько дней, когда на Солигалич с первой майской грозой обрушился настоящий ливень, я с гордостью убедился, что могу теперь выйти из дома не замочив ног.

О, русским дороги эти старые чужие камни...

Когда-нибудь и мои любовно уложенные камни, думал я тогда, станут старыми, но будут потомкам не чужие. Как знать, может, с них-то и пойдет в этом захолустье отсчет нового времени, новой цивилизации, и мощеный двор мой будут показывать туристам, как показывают в Оксфорде тысячелетний каменный колодец?

В этой игре ума не было ни крупицы тщеславия, лишь страсть к иной жизни и надежда. Одинокие размышления и тяжелый физический труд успели к тому времени достаточно закалить мою душу. Я не держал в голове ничего суетного, ничего такого, что относилось бы к выяснению моего места среди других людей, к самоутверждению - будь то солигаличское или московское окружение. Зависти и следа не осталось. Я всецело отдавался теперь одной страсти и служил только одному Богу - красоте.

В Солигаличе я заново переосмысливал многое. Интересно было вспомнить, например, какое неординарное значение придавали в прошлом русские знатоки и ценители Европы красоте жилища. Чаадаев как-то советовал своей милой корреспондентке в одном из писем, навеки ее прославивших: Сделайте свой приют как можно более привлекательным, займитесь его красивым убранством, почему бы даже не вложить в это некоторую изысканность и нарядность?.. Одна из главных причин, замедляющих у нас прогресс, состоит в отсутствии всякого отражения искусства в нашей домашней жизни.