И понять их всех можно.
Пусть гневаются на меня англичане, но Англия, как и Россия, - тяжелая страна.
Только почему, когда я думаю о вашей стране, перед моими глазами не нищие на улицах Лондона, обкладывающие себя дл тепла картонными коробками, а чистые, точно вымытые камни мостовых, ухоженные газоны, красивые и крепкие дома? Почему сам воздух у вас, в стране туманов, до того прозрачен и светел, что самые заурядные предметы, кажется, излучают волшебное сияние?
Значит, один народ из поколения в поколение с терпением и верой возводил из простых камней дивный храм, очищал тусклый, хмурый мир вокруг себя от пыли, мусора и шелухи, чтобы увидеть его озаренным божественным смыслом; другой же бездумно опустошил, загадил и в конце концов отверг большую богатую страну, а теперь ходит по миру с протянутой рукой, сгорая от зависти к благополучным соседям?
Это старый вопрос. Однозначного ответа на него у меня нет. Знаю только, что те, кто довольствуется жизнью среди нечистот, равно как и те, кто их к этому понуждает, - еще не народ. Что же до протянутых рук, не всегда следует понимать этот жест буквально. Вспомните притчу о пяти хлебах и двух рыбах: И ели все и насытились. Вспомните мысль-заклинание Достоевского о старых камнях Запада, которые русскому сердцу, может быть, ближе, чем сердцу западного человека...
Об этом я еще буду с вами говорить. К этой необъятной теме и не подступался.
Наутро не мог оторвать голову от подушки и пребывал в том блаженном, каждому с детства знакомом горячечном состоянии, когда не мучают никакие житейские заботы, а в голове живут одни лишь перепутанные сны. В дальний путь с драгоценным лекарством пришлось отправиться жене. Перед уходом она нервно поправила на мне одеяло, положила у изголовья ворох таблеток, найденных в столе, поставила рядом телефон и взяла с меня слово, что, если температура подскочит выше тридцати девяти, я вызову врача. Кажется, самой ей не удалось уснуть и в эту ночь.
Те четыре дня, что я пробыл один, меня одолевали странные видения, перетекавшие из сна в реальность и обратно. Сюжеты были хорошо мне знакомы, но они получали неожиданное, иногда игривое и даже фантастическое развитие.
То я будто подслушивал нечаянно ваш разговор с известным нам обоим лицом. Речь шла обо мне, и лицо говорило:
- Вы уверяли меня, что это человек благородный, а по-моему, он просто натаскивает себя на благородство.
- Мы все на что-то себя натаскиваем, - уклончиво отвечали вы, не желая меня обидеть.
То я начинал мечтать. В магазине, где я покупаю конфеты, взрывается бомба. В помещении вспыхивает пожар. Люди в страхе высыпали на улицу, сам я ранен и изрезан осколками, а под лестницей лежит оглушенный взрывом мальчик. Превозмогая боль в ноге, я беру мальчика на руки и несу его к выходу сквозь завесу огн и дыма. Родственники, пресса, всеобщее ликование... Меня принимает королева. Я бросаюсь к ее ногам и умоляю выписать в Англию для лечения мою маму. И вот уже мы с сестрой вывозим маму в инвалидном кресле на прогулку по предпраздничному Оксфорду, я подмигиваю сестре: Ноw do you like it? (Как тебе это нравится?), мама изумляется богатым прилавкам, выбирает продукты к обеду, симпатичные девушки в кассах улыбаются ей, но каждый раз, когда они заученным движением поднимают и смотрят на свет предложенную купюру, мама обижается. Объясни ей, что мы не печатаем фальшивых денег!просит она меня...
И тут оживает картина из далекого прошлого. Дощатые ряды заснеженного рынка. Мне шесть лет. Мама покупает кусок мяса с косточкой для щей - к празднику. Рассчитывается, о чем-то задумавшись. Рука торговки со сдачей: ватник, серый сатиновый нарукавник. Я хорошо вижу эту грубую цепкую руку, она на уровне моих глаз. Она застывает на мгновение, затем быстро исчезает под прилавком. Мы отходим, мама рассеянно заглядывает в свой кошелек и вдруг останавливается как вкопанная. Я, кажется, забыла взять свои пять рублей, - смущенно говорит она торговке, вернувшись. Какие еще пять рублей! Я все тебе отдала, поищи в своих карманах! Мама теряется, крепко сжимает мою руку, мы быстро идем вдоль забора. Она еще раз заглядывает в кошелек. Роется в сумке. Ты не заметил, куда положила сдачу? - Деньги были у нее в кулаке, - говорю я. Потом она их спрятала. Мы бесцельно обходим рыночную площадь по периметру. Я чувствую, как вздрагивает мамина рука. Опять возвращаемся туда, где торгуют мясом. Имейте совесть, - говорит мама. - Вы не дали мне сдачу. Вот и мальчик видел. - Вы посмотрите на нее! - кричит на весь рынок торговка, уперев кулаки в бедра. - Люди добрые, вы только посмотрите! Мы торопливо уходим. На ходу мама вынимает из рукава платочек, молча вытирает слезы...
Обычное дело - человек в инвалидном кресле на улицах и в магазинах Оксфорда. В выходные дни этих кресел на колесах видимо-невидимо. Кажется, будто в каждой английской семье есть больной ребенок или немощный старик.
А то я опять попадал в средневековый обеденный зал колледжа: высокие своды, стрельчатые окна с витражами, тяжелые деревянные скамьи и длинные, ничем не покрытые дубовые столы. И опять садился напротив той студентки в свитере и джинсах, которую так часто видел за завтраком. У нее были очень мягкие, почти славянские черты лица, хотя она, конечно, была чистокровной британкой и, судя по приветливым манерам и особой тщательности в одежде, не из бедной семьи. Я любил смотреть на нее и иногда беседовать с ней. Характер у нее был добрый и открытый. Я пытался шутить, она слушала с улыбкой, будто и не замечая моих оплошностей в языке. Потом что-то говорила она, и я млел от сладких звуков ее речи, едва ли и наполовину схватывая смысл. Видимо, мы вкладывали в эти мимолетные отношения много теплоты, потому что в конце концов привязались друг к другу. Когда завтрак проходил без нее, я бывал удручен, нервничал и весь день потом мне не удавался. Больше нам негде было видеться. Я ни разу не осмелился пригласить ее к себе или сам напроситься в гости, хотя часто пытался вообразить себе ее комнату (она жила рядом в студенческом корпусе). Разве что случайно очень редко встречал ее с подругами во дворе колледжа, и тогда она, нисколько не смущаясь перед спутницами, махала мне рукой и первая радостно кричала: Хей!
И вот сейчас, лежа в постели с гриппом, я пытался сообразить: если б я был свободен, пошла бы она за меня или нет?
Воображал себе ее скромную студенческую комнатку. Воображал слова, какие бы она шептала мне в постели, - странные, искусственные звуки чужого языка, на котором меня всю жизнь учили представлять лишь ненатуральные сцены и чувства. С ней бы я в считанные дни довел до совершенства мой английский. И рассказывал бы ей на ее родном языке о России...
Но скоро она окончит колледж, станет правоведом, получит в Лондоне престижное, хорошо оплачиваемое место адвоката. А я? Что к тому времени буду делать я? Жить на ее зарплату?!
Ну, положим, у меня хватило бы силы и способностей прокормить себя в чужой стране. Но это значит начинать жизнь с нуля. Здесь, в России, я неизменно на нуле, а то и на минусовой отметке, но привык и не придаю этому особого значения: здесь таких много. Там это- катастрофа. У ее родителей, конечно, есть дом, гараж, машина (вероятно, не одна), дача у моря, счет в банке... Плоды усилий многих поколений. Ей помогут купить квартиру и машину. Я не сумею вложить в это ни пенни.
Возможны ли в современной Англии подобные мезальянсы? Не говоря уже о ее родителях (которых я, как ни старался, не мог себе вообразить), едва ли и сама эта мягкая, но разумная и сильная девушка пошла бы на сумасбродство, грозящее в самом начале разрушить ее карьеру. Здешняя серьезная молодежь так не похожа на наших плохо воспитанных, провинциально-пошлых в своей телячьей неосмотрительности юнцов...
Но ночь? Но жаркий лепет на чужом языке?
Вот забираюсь я на вокзале Виктория в вечерний автобус до Оксфорда. Молодой водитель с двумя тонкими серебряными колечками в ухе проверяет при входе мой билет. А я уже замечаю в полутемном салоне девушку. В короткой черной юбчонке и темных колготках, сидит нога на ногу, между ногами ладошку свою проложила... Сесть рядом? Но место занято ее зеленым рюкзачком, неловко как-то тревожить, когда кругом свободные кресла. Англичане вообще дорожат одиночеством и предпочитают не подсаживаться без нужды. И я устраиваюсь сзади и с завистью смотрю, как на следующей остановке ее бесцеремонно теснит патлатый верзила с прыщеватым лицом и большими желтыми зубами, и она с ним всю дорогу о чем-то непринужденно болтает.