Чтобы больше их не преследовали,

Не преследовали их, не закапывали,

Не расстреливали их больше пулями.

Крепкими пулями свинцовыми.

А выходит покойник один в саване,

А и в белом саване светящемся,

Говорит покойник таковы слова:

"Ах вы гой еси, пружинки вы все лютые,

Вы все лютые пружинки богатые,

Мы пойдемте-ка по улице похаживать,

А и будем мы охрану Петроградскую,

Петроградскую охрану поколачивать".

Не успел пружинка слово вымолвить,

Закричали все пружинки зычным голосом:

"Мы пойдем-ка по улице похаживать,

А и будем мы охрану Петроградскую,

Петроградскую охрану поколачивать!"

Побежали все пружинки по городу,

По стольному по городу по Питеру,

А и стали охрану Петроградскую,

Петроградскую охрану поколачивать.

Вдруг навстречу им да трамвай катит,

А трамвай катит да с вагонетками.

С вагонеток бежит добрый молодец,

А по имени Васька Сапожников.

Налетели на Ваську три покойника.

Он первого покойника взял разорвал,

Второго покойника взял растерзал,

А третьего покойника взял за ноги,

Стал по улице похаживать,

Стал пружинок пружинкой поколачивать.

А и бил он пружинок ровно три года,

Ровно три года да три часа.

Три часа да три минуточки.

Намахались его плечи могучие,

Разорвались его латы кольчужные,

А не может он побить покойников.

Наконец хотел Васька отъехати.

Из небес же тут Ваське глас гласит:

"Ах ты гой еси, Василий сын Сапожников.

Отсель тебе не уехати.

Ты сражался с пружинками ровно три года,

Ровно три года да три часа,

Три часа да три минуточки,

Посражайся еще восемь лет".

И послушался Василий, сын Сапожников.

Стал сражаться снова с пружинками.

А и день за день будто дождь дождит,

А неделя за неделей как река бежит,

А и год за годом как трава растет,

А проходит ровно восемь лет,

А побил он всех покойников,

Всех покойников до единого.

А тут покойникам славу поют,

А и славу поют им век по веку.

Сколько я ни вчитываюсь в эти стихи, я не вижу здесь ни единого отклонения от канонического стиля былин. Ясно, что юным поэтом вполне усвоены своеобразные формы этого трудного жанра - и ритмика, и синтаксис, и лексический строй - и что он свободно распоряжается ими. Когда он вырос, литература не стала его специальностью. Но привитая с детства любовь к бессмертной народной поэзии осталась в нем до конца его жизни и вооружила его раз навсегда верным и строгим вкусом, этой драгоценной - и такой редкой - способностью ориентироваться среди хаоса литературных явлений, отличая подлинное искусство от всяческой фальши.

Приведу стихотворение двенадцатилетнего поэта Капралова, насыщенное мальчишеской неукротимой энергией:

ПАРОВОЗ

Паровоз, паровоз,

Силы в тебе сколько!

Ты везешь тыщи тонн,

Как не лопнешь только.

Ты идешь день и ночь,

И идешь ты быстро.

Нету друга у тебя

Лучше машиниста.

И в Москву ты прилетел,

Обливаясь паром,

С машинистом удалым,

С черным кочегаром...

и т.д.

"Паровоз" напечатан в сборнике "Стихи детей", вышедшем под редакцией С.Я.Маршака в 1936 году.

Если хотите, чтобы на вас так и хлынуло горячей волной давно забытое детское счастье, прочтите стихотворение "Мимоза" двенадцатилетней школьницы Лены Гулыги. Здесь очень четко срисован этот южный, весенний цветок "желтые шарики", "легкие перышки", - но подлинная лирическая тема стихотворения не мимоза, а бесконечно счастливое детское двенадцатилетнее сердце, до краев переполненное радостью жизни. Автор щедро раздает эту радость всем и каждому, кто в зимнюю стужу, на улицах обледенелого города среди вывесок, троллейбусов, автомобилей, витрин вдруг натыкается - как на нежданное чудо - на этот поэтический предвестник весны.

Хотя все стихотворение насыщено юмором, в его подтексте с самого начала ощущается пафос, полно раскрывающийся в последних строках. Вообще конец "Мимозы" сильнее начала, но все ее части так органически слиты, в ней такая цельность и выдержанность, что охотно прощаешь и сбивчивую дикцию второго стиха ("дел своих, забот"), и чрезмерное скопление глагольных созвучий, которое могло бы оказаться губительным для большинства наших "взрослых" стихов. Все искупает прелестная свежесть непосредственного детского чувства.

МИМОЗА

На улицах московских торопится народ,

Множество у каждого дел своих, забот,

По улице иду я - витрины в огнях,

Веточка мимозы у меня в руках.

"Мимоза! Мимоза! Мимоза в январе!

Видать, не побоялась мороза на дворе!"

Еду я в троллейбусе,

Еду я в метро...

Люди удивляются,

Люди расступаются,

Люди улыбаются радостно, тепло:

"Мимоза! Мимоза! Мимоза в январе?!"

"Повыше подымите - не смяли б у дверей!"

"Да где ж это мимозу покупали вы?"

Мартовская веточка на улицах Москвы...

Легкие перышки колышет ветерок,

Желтые шарики - пушистый огонек...

Люди удивляются,

Люди расступаются,

Люди не толкаются,

Люди улыбаются радостно, тепло.

Где ветка появляется, становится тепло!

"Мимоза! Мимоза! Мимоза в январе!"

Веточка кивает бегущей детворе...

"Погляди-ка, мама!

Человек с цветами!"

Человек с цветами...

Я человек с цветами!

Какое это звание - человек с цветами!

Перышки зеленые колышет ветерок,

Шарики-фонарики, ломкий стебелек...

"Да откуда ж вы взяли?"

"А понюхать нельзя ли?"

"Если вы устали,

Мы бы подержали!"

Светлее, чем витрины, рекламы, фонари,

Пушистый огонек мой,

Гори, гори, гори!

Я знаю прежние произведения Лены Гулыги - она сочиняет стихи чуть не с шестилетнего возраста, - и меня радует, что ее дарование с каждым годом становится прочнее и крепче.

Надеюсь, моя похвала не вскружит ее молодой головы, так как она не должна забывать, что детская талантливость (в живописи, в поэзии, в музыке) очень часто иссякает с годами, и я знаю немало двенадцатилетних поэтов, которые через семь-восемь лет, утратив поэтический дар, становились отличными конструкторами, моряками, геологами. Как бы то ни было, ее "Мимоза" - большая удача. Недаром Лена уже несколько лет занимается в литературном кружке Московской детской библиотеки им. Ломоносова под руководством педагога-энтузиаста Владимира Глоцера.

Вот стихи моей покойной дочери Муры Чуковской, написанные в крымской санатории (в Алупке), едва ей исполнилось десять лет. В этих стихах она описывает свой санаторий и вспоминает тот дом в Ленинграде, где она родилась. Любовь к поэзии была привита ей с детства: лет с семи она страстно любила читать и перечитывать "Кубок" и "Роланд-оруженосец" Жуковского, "Гайавату", былины, "Мороз Красный нос". В поэзии она черпала душевные силы во время своей тяжелой болезни.

ВОСПОМИНАНИЕ

Я лежу сейчас в палате

Рядом с тумбой на кровати.

Окна белые блестят,

Кипарисы шелестят.

Ряд кроватей длинный, длинный...

Всюду пахнет медициной.

Сестры в беленьких платках,

Доктор седенький в очках.

А за сотни верст отсюда

Звон трамваев, крики люда,

Дом высоконький стоит,

Прямо в сад окном глядит.

В этом доме я родилась,

В нем играла и училась.

Десять лет там прожила

И счастливая была.

МЫ ЛЕЖИМ

Мы лежим, мы лежим на желтой площадке,

Воробьи - чик-чирик! - скачут под кроватки.

Много, много, хлеб клюют, пыжатся, дерутся,

И из бочки воду пьют, пока не напьются.

Кошка серая идет, подползает близка,

Но проворные они, не поймает киска.

ФЛАГ

Гляжу я на флаг, прикрепленный на крыше,