Стреляли ворон и с отвращением ели - все-таки свежатинка. Изредка удавалось поймать рыбу.
В январе стали умирать...
"У нас все благополучно, - с горькой иронией сообщал Невельскому Бошняк, - здоровых ни одного! Очень сожалею, что Н. В. Буссе не видит всех последствий своей эгоистической ошибки. Только надежда на бога да на скорую от вас помощь нас все еще воодушевляет и поддерживает..."
А в занесенном снегами Петровском жилось в эту зиму неплохо. Осенью приехал из Петропавловска через Аян брат Екатерины Ивановны, моряк. Удалось хорошо снабдить продовольствием и теплым платьем Николаевский и Мариинский посты. Люди были сыты, здоровы. Ходко шла стройка. Невельской мечтал с первыми днями навигации получить корабль и разбросать военные посты до самой Кореи: требовал от Муравьева винтовую шхуну для исследований лимана, наметил ряд новых экспедиций...
А в сердце было неспокойно: все ли благополучно в Императорской гавани, откуда известий все не было? Наконец не выдержал и 15 декабря послал туда мичмана Петрова, наказав ему на всякий случай вернуться в Мариинск, если встретит почту, и в Мариинске сменить Разградского.
К Новому году обычный семейный съезд на Петровской кошке не состоялся.
Полумертвый Орлов добрел до Петровского 10 января... Известия, им доставленные, ошеломили Невельского. Слушал он Орлова молча, оживившись лишь в момент, когда узнал о том, что шхуна испытала в походе сахалинский уголь и что он оказался прекрасного качества. Прослушал молча и рассказ о трагедии "Николая" и "Иртыша", только сжал кулаки и процедил сквозь стиснутые зубы: "Скотина!"
Через несколько дней к месту трагедии шагали предназначенные на убой олени, до отказа нагруженные продовольствием. Геннадий Иванович провожал, осматривал снаряжение, укладку... Высыпали на двор обитатели Петровского. И тут впервые в жизни Екатерина Ивановна увидела, как по обветренным морщинистым щекам мужа текут и падают на снег слезы... Заметивши, как он отворачивается, стараясь скрыть их, она повернулась и сама быстро пошла к дому - слезы душили ее. Не хотелось верить, что это мстительный, предательский удар когда-то оскорбившегося мелкого себялюбца... Столько жизней!
В начале февраля неожиданно явился к Невельскому чистенький, тщательно выбритый Дмитрий Иванович Орлов и как-то бочком, отвернувшись и не глядя ему в лицо, чем-то смущенный, сказал:
- Геннадий Иванович, я совсем оправился и чувствую себя очень хорошо.
- Ну что ж, прекрасно, - ответил Невельской. - Скоро весна, надо готовиться к дальнейшим исследованиям Сахалина. Пойдете вы так...
Невельской наклонился к столу и вынул из ящика карту Сахалина с новыми намеченными маршрутами.
- Я не о том, Геннадий Иванович, я хочу просить вас отправить меня сейчас.
- Вы что, с женой, что ли, поссорились? - вскинул голову Невельской.
- Нет, Геннадий Иванович, - и потупился, выдавливая из себя слова и заикаясь. - Подбодрить надо... Олени-то еще когда придут?
- Подбодрить, говоришь?.. Дмитрий Иванович, дорогой! Ведь я об этом самом все ночи напролет думаю. Да послать было некого. Ах ты, боже мой, как это хорошо ты надумал! Да хоть завтра выступай! Налегке-то скоро пройдешь... Да со словом утешения кое-чего подкинешь, ну хоть сахару там, что ли, чаю, медикаментов!..
И через пять дней с двумя легкими нартами, с лучшими собаками Орлов спешил на лыжах к Константиновскому порту. Он нес слова утешения, но с ними и распоряжения о весенних плаваниях "Николаю" и "Иртышу", сахалинские маршруты для самого себя и исследования берегов к югу до Кореи - для Бошняка.
В марте в Императорской гавани цинга забирала свою двадцатую жертву...
Еще в заливе ломало лед, как от адмирала Путятина пришел корвет с продовольствием для зимовщиков, доктором и медикаментами. Две чарки вина в день, чай с ромом, весенний воздух и свежатина - утки, гуси, лебеди произвели в несколько дней чудо. Больные стали поправляться. Бошняк просил командира забросить в Аниву Орлова и там помочь, если понадобится, Буссе и Рудановскому: как там команда? Сумели ли они справиться с зимовкой?.. Командир сделал больше - он захватил с собой на свой корвет всех больных, в том числе и капитана "Иртыша", а на "Иртыш" назначил Чихачева.
Олени из Петровского запоздали. Они пришли только в мае, но пригодились для снабжения готовящихся к навигации "Иртыша" и "Николая".
Ушли они, пришел из отряда Путятина компанейский барк "Меньшиков" предупредить, что за ним идет под адмиральским флагом фрегат "Паллада", что сюда соберется вскоре вся эскадра, что на борту "Паллады" находится известный писатель Гончаров и, наконец, что адмирал Путятин назначил рандеву и здесь будет поджидать генерал-губернатора Муравьева.
Невельской ждал от весны много: он знал, что Муравьев задумал провести по Амуру сплавную экспедицию воинских команд и что для этой цели на Шилке подготовляется большая флотилия, что в помощь ей строится пароход и что машину для него готовит Петровский завод... Все это хорошо... За дело взялись его старый друг Казакевич и инженер Дейхман, формирует команды для сплава Корсаков, все люди надежные, значит надо считать, что так и будет... Но что скажет Петербург? Что скажет господин Нессельроде?..
А в Петербурге в это время происходили ожесточенные схватки только что подлечившегося за границей Муравьева с азиатским департаментом и чуть ли не со всеми министерствами: департамент путал его политические карты, военное министерство не давало ни солдат, ни пушек, министерство финансов - денег, великодушно предоставляя право действовать на свои сибирские "остатки".
Тем не менее дела здесь пошли хорошо: Муравьев добился от царя права самостоятельно вести переговоры и переписку о границах, сформировать и сплавить войска и артиллерию по Амуру для укрепления Камчатки и доставки их затем через Аян в Петропавловск и, наконец, свободно распоряжаться остатками бюджетов по всем ведомствам по Восточно-Сибирскому генерал-губернаторству.
Российско-Американская компания в двадцатых годах вела оживленные сношения с Нессельроде и его азиатским департаментом. Ее высокопоставленные члены главного правления в Петербурге и управление на местах получали от Нессельроде специальные задания и инструкции, как себя вести в Русской Америке и на островах Тихого океана.
Такое положение подрывало авторитет генерал-губернатора Восточной Сибири, с которым управление в Ситхе могло и не считаться.
Суровые, не приукрашенные фиговым листком светской вежливости письма Невельского давно уже не нравились правителям Российско-Американской компании. Вместе с жалобой на бесцеремонное использование Невельским кораблей компании для своих нужд, на самостоятельное распоряжение товарами, запасами продовольствия и даже людьми правление представило Муравьеву "избранную переписку" Невельского, просило о "защите".
Муравьев вспыхнул: только этого недоставало! И тут же написал Геннадию Ивановичу:
"Я, к сожалению, должен заметить вашему высокоблагородию, что выражение и самый смысл этих бумаг выходит из границ приличия и, по моему мнению, содержание оных кроме вреда для общего дела ничего принести не могло... Неудовольствия ваши не должны были ни в коем случае давать вам право относиться неприлично в главное правление, место, признаваемое правительством наравне с высокими правительственными местами...
Не могу не повторить с сожалением, что неуместные бумаги ваши и неосновательные требования нарушили уже навсегда то доверие, которое бы главное правление для пользы службы должно было иметь к власти, поставленной на устьях Амура..."
23. ВНИЗ ПО РУССКОМУ АМУРУ
Муравьев спешил на Шилку приводить в исполнение свою давнишнюю мечту: снабдить войсками петропавловские и амурские посты. Впереди предстояло близкое свидание с Путятиным и с Невельским где-нибудь возле устья Амура. Путешествие шло по совершенно новому, небывалому пути.
Муравьев ехал окруженный большим числом спутников, шумно и быстро, так что оставаться наедине со своими мыслями приходилось мало. Тем не менее назойливо всплывала мысль о том, что его письмо к Невельскому вышло слишком резким и что вряд ли одобрила его прихворнувшая Екатерина Николаевна, как не одобрил его и Миша Корсаков. "Ведь на самом деле, - рассуждал Муравьев, то, что он сейчас поплывет с войском по Амуру и этим путем может спасти весь юг своего наместничества от какого бы то ни было вторжения иностранцев, да не только юг, но и Камчатку, все это сделано сверхчеловеческой настойчивостью и упорством маленького Невельского... И он, Невельской, вправе обидеться, уйти!.. Правда, многое сделано, но еще больше осталось. Кто сумеет взяться как следует за исследование амурского лимана, кто может решиться искать незамерзающий порт у границ Кореи? Кроме того, наверное, придется бить отбой и насчет Сахалина: компания не справится с его закреплением и заселением. А один Муравьевский да Ильинский посты не решают дела... Надо как-нибудь помириться с Невельским, обласкать. Конечно, надо сделать как-то так, чтобы связать его по рукам, но ровно настолько, чтобы он не смог впредь ссориться и путать карты..." Размышления Муравьева прервались - подъезжали к зароду.