- Скорее, ребята! - торопит командир.
Из придорожного рва доносится стон. Подойдя поближе, мы обнаружили там испуганного гитлеровского солдата. Он поднимает вверх руки и умоляюще просит:
- Не стреляйте! Не стреляйте! Гитлер капут! Капрал Леон Сойка расспрашивает его о чем-то по-немецки.
- Немцы покинули Гуру Кальварию и отходят в направлении Пясечно,- тотчас переводит он слова солдата.- Он должен был прикрывать отход, но предпочел сдаться в плен.
На всякий случай я вынимаю замок из пулемета немца. Выставив походное охранение, снова продвигаемся вперед. К утру мы уже в Пясечно. На улицах шумно и многолюдно. На домах развеваются польские флаги. Повсюду царит радостное оживление. Местные жители окружили несколько наших танков и о чем-то беседуют с танкистами. Для них мрак оккупации развеялся навсегда.
Раздаются здравицы в честь Войска Польского. Мы не задерживаясь минуем освобожденное местечко. Конечный пункт нашего сегодняшнего марша - Варшава. Хотя время обеда уже давно прошло, полевые кухни еще не появлялись. Но сегодня мы забыли про еду и все шагаем, шагаем... А со всех сторон по бездорожью, напрямик, через покрытые снегом поля возвращаются в Варшаву ее жители.
- Скорее, ребята! - кричит идущий во главе нашей группы хорунжий Рыхерт и объясняет передовому дозору: - Теперь уже недалеко. Наша рота должна войти в Варшаву первой.
Багряно-красный диск солнца успел переместиться на запад, пока мы добирались до Мокотува. Изредка встречаем солдат в польской форме из частей, которые оказались в столице раньше нас. Возле железнодорожного виадука лежат семеро убитых бойцов. Вокруг полно мин. Капрал Сойка, знающий их устройство, обезвреживает мины, и мы идем дальше. Выходим па Пулавскую. Стены большинства домов опалены огнем и пугают черными глазницами окон. Сердце сжимается от боли, когда смотришь на это море руин некогда миллионного города. Лица бойцов сосредоточенны и печальны.
- Направляющие, стой! Привал!-кричат где-то за моей спиной.
Курящие вынимают кисеты с махоркой и свертывают толстые козьи ножки.
Двое бойцов из идущей следом за нами шестой пехотной роты зашли в развалины и подорвались на минах. Этот инцидент послужил суровым предостережением для остальных. Враг, покидая столицу, расставил повсюду ловушки для неосторожных. К нам подходят командир второго батальона майор Коропов и его заместитель по политико-воспитательной работе. Они радостно восклицают:
- Варшава освобождена!
И спустя минуту добавляют, что устраивать привалы и отдыхать следует только на улицах, поскольку в руинах полно мин.
- Слушаюсь! - отвечает командир нашей роты, который не успел получить новую шинель и ходит вес еще в старой, с прожженными полами.
Подъезжают полевые кухни. Нам выдают традиционный крупяной суп и хлеб на весь завтрашний день. Быстро управляемся с едой, разводим большой костер из обгоревших оконных рам и дверей разрушенных зданий, закутываемся в плащ-палатки и дремлем, сидя на тротуаре возле него.
Подъем и завтрак сегодня раньше, чем обычно. Быстро приводим в порядок обмундирование и снаряжение. О том, чтобы умыться, не может быть и речи. Медленным шагом направляемся к центру. Куда ни посмотришь- повсюду еще дымятся развалины. На Маршалковской командир 3-й пехотной дивизии имени Траугутта полковник Зайковский в кузове грузовой автомашины в сопровождении офицеров штаба принимает парад своих полков. В это раннее утро 18 января на улице ни души. Только на крыше одного из домов возвышается негритянка, рекламирующая шоколадные изделия фирмы "Плютос". По иронии судьбы она пережила ад оккупации и теперь с крыши чудом уцелевшего здания провожала застывшим взглядом заросших и замерзших солдат.
- Посторонись! Дорогу! Освободите дорогу! - громко кричат сзади.
Услышав конский топот, переходим на правую сторону улицы. Мимо нас, подпрыгивая на ухабах, проносится повозка, в которой сидят офицеры Виктор Красовицкий и Антони Кеслер.
- Поручник Кеслер- варшавянин,- задумчиво говорит хорунжий Роек.
Приближаемся к Аллеям Иерусалимским. На пересечении с Маршалковской стоят две девушки-регулировщицы, румяные от мороза, и флажками указывают направление движения. Этот перекресток выглядит особенно просторным, поскольку окружающие его дома разрушены до основания.
Уже совсем светло. Появляются люди в гражданской одежде. Одни катят перед собой детские коляски, нагруженные уцелевшим скарбом, другие несут узлы и чемоданы. Увидев нас, они останавливаются, машут руками, у некоторых на глазах видны слезы. Минорное настроение улетучивается - Варшава, столица пашей страны, освобождена! Ничего, что она лежит в руинах. Мы восстановим ее, и она станет еще более прекрасной, чем была...
На запад
В районе разрушенного главного вокзала нам повстречались бойцы из 2-й пехотной дивизии. Вчера они раньше нас вступили в столицу и теперь стоят довольные и гордые. Перебрасываемся с ними на ходу приветствиями. Некоторым везет - они находят земляков. С завистью смотрим, как они обнимаются, а затем бегом догоняют идущую колонну.
Вот и окраина. Варшава, разрушенная, по свободная, остается позади. Дует сильный ветер, снег порошит глаза. Идем в направлении Блоне. После освобождения столицы нас переводят во второй эшелон фронта, и теперь в течение нескольких дней нам придется догонять наступающие на запад войска.
На дороге встречаем толпы варшавян, которые, узнав об освобождении столицы, спешат вернуться домой. Каждую минуту провозглашаются здравицы в нашу честь.
- Да здравствует Войско Польское! - слышится со всех сторон.
Одни горячо аплодируют, другие оставляют на обочине дороги багаж и со слезами радости на глазах обнимают солдат. Женщины дарят нам цветы из горшков, а одна даже напоила нас горячим кофе из ведра, завернутого в одеяло.
- Бейте немцев! Отомстите за Варшаву!-просят они на прощание.
Молодые парни и мужчины изъявляют желание добровольно вступить в Войско Польское. Объяснения нашего командира, что мы не военкомат и что через несколько дней, когда жизнь войдет в нормальную колею, наверняка будет объявлен призыв в армию, не помогают...
- К тому времени война уже закончится,- упрямо повторяет юноша в элегантных офицерских сапогах.
- В таком случае ничем не могу помочь,- смеется в ответ хорунжий.
Поняв, что так от офицера он ничего не добьется, парень начинает умолять нас:
- Ребята, дайте какой-нибудь автомат, хочу вместе с вами на Берлин.
- Браток, не хнычь, поищи лучше военкомат,- объясняет Кровицкий.
- А что это такое?..
Таких добровольцев мы встречаем на своем пути на каждом шагу. Это - жители освобожденных районов Польши, солдаты и офицеры досентябрьской армии, возвращающиеся из немецких лагерей для военнопленных, наконец, те, которых вывезли на принудительные работы в Германию.
Опускаются ранние зимние сумерки. Проходим мимо каких-то занесенных снегом немецких окопов. Сразу же за ними стоит разбитый вдребезги "студебеккер" с советскими номерами, а рядом дивизионная пушка. Давно пора подумать о ночлеге, однако наш марш-бросок что-то затягивается. Охваченные безудержной радостью, минуем Блоне и только теперь сворачиваем с главной дороги. Перед нами какая-то деревушка с разбросанными домиками, в которых кое-где мерцают огоньки.
- Вот здесь и будем отдыхать,- отчетливо слышен в морозном воздухе голос командира второго батальона.
Открываем калитку ближайшего дома и заходим на просторный крестьянский двор. Громко лает привязанная на цепи собака. Дверь дома открывается, и в проеме показывается фигура мужчины.
- Кто там? - робко спрашивает он, увидев группу вооруженных людей.
- Войско Польское,- отвечают сразу несколько человек.
- Пожалуйста, пожалуйста, заходите,- гостеприимно приглашает он нас и кричит в глубину дома: - Женщины, накрывайте стол! Да разбудите детей, пусть посмотрят на наших солдат!
Входим в теплую комнату. Навстречу бросаются взволнованные домочадцы и осыпают нас со всех сторон поцелуями. И только маленький карапуз лежит в кровати, накрывшись периной. Он еще не понимает, что пришли освободители.