Джон Чивер

Сент-джеймский автобус

Автобус, доставляющий учеников и учениц в Сент-джеймскую протестантскую епископальную школу, отходит в восемь часов утра от угла Парк-авеню, в районе Шестидесятых улиц. В такую рань иные родители, отводящие детей на остановку, еще не выспались и не успели выпить кофе; зато, если небо ясное, это лучшее время дня: солнечные лучи совсем по-особенному освещают город, и в воздухе разлита бодрящая свежесть. В этот час кухарки и швейцары прогуливают собак, а привратницы старательно, с мылом отмывают резиновые коврики у порога. Однажды родители и дети видели, как брел восвояси гуляка в смокинге, вывалявшийся в опилках, вообще же следы ночной жизни в эту пору - редкость.

Осенью, когда начались занятия, на этой остановке ждали школьного автобуса пять учеников, все - обитатели здешнего квартала многоквартирных домов, построенных из светлого камня. Две девочки - Луиза и Эмили Шеридан - были новенькие. Еще трое - мальчик по фамилии Прюит, Кэтрин Брюс и малышка Армстронг - ездили автобусом Сент-джеймской школы и в прошлом году.

Мистер Прюит отводил сына к остановке на углу каждое утро. Они были в костюмах от одного портного и оба, здороваясь с дамами, слегка прикасались к шляпе. Кэтрин Брюс, уже не такая маленькая, могла бы дойти до остановки одна, но она была близорука, и потому ее провожал отец, а когда он отлучался из города по делам, ее приводила горничная. Первая жена Стивена Брюса, мать Кэтрин, умерла, и он, не в пример многим отцам, был на редкость внимателен к дочери. Кэтрин была рослая, крупная девочка, но он ласково держал ее за руку, переводил через улицу и, стоя на углу, бывало, обнимал ее за плечи. От второго брака у него детей не было. Миссис Армстронг отводила дочь на автобусную остановку только в тех случаях, когда не удавалось послать горничную или кухарку. Миссис Шеридан, как и миссис Армстронг, передоверяла эту обязанность горничной, но не так часто. По крайней мере три раза в неделю она приходила на угол с дочерьми и со старым шотландским терьером на поводке.

Сент-джеймская школа невелика, и родители, стоя на углу в ожидании автобуса, доверительно беседовали. Мистер Брюс был знаком с зятем мистера Прюита и приходился троюродным братом женщине, с которой миссис Армстронг в школьные годы делила комнату в пансионе. У миссис Шеридан и мистера Прюита нашлись общие друзья.

- Вчера вечером мы виделись с вашими друзьями, - сказал однажды утром мистер Прюит. - Вы ведь знаете Марчисонов?

- О да, да, - сказала миссис Шеридан.

Она никогда не довольствовалась простым утвердительным ответом, но всегда говорила "О да, да" или "Да-да-да".

Миссис Шеридан одевалась очень просто, и в волосах ее уже проступала седина. Она не была ни миловидна, ни соблазнительна и рядом с золотоволосой миссис Армстронг казалась некрасивой; но у нее были тонкие черты лица и стройная, изящная фигурка. Прекрасно воспитанная женщина, решил мистер Брюс; наверно, ей лет тридцать пять, и у нее хорошо поставленный дом и отменный порядок в чувствах: такие женщины по природной своей доброте все что угодно примут и стерпят. Под ее кроткими манерами угадывается натура сильная и властная. Должно быть, она выросла в добропорядочной семье и чтит все добродетели, какие прививает своим питомцам привилегированная закрытая школа: мужество, достоинство, скромность и честь. В то утро в ее "О да, да" ему послышалось счастливое сочетание хороших манер и живости духа.

Мистер Прюит все еще говорил миссис Шеридан, что видится с ее друзьями, а вот с нею встретиться как-то не довелось. Мистера Брюса, который, притворяясь, будто читает газету, подслушивал их разговор, это обрадовало; Прюита он недолюбливал, а к миссис Шеридан относился с уважением; но он понимал, что те двое неминуемо встретятся где-нибудь еще, кроме автобусной остановки, и вот однажды Прюит снял шляпу перед миссис Шеридан и сказал:

- Не правда ли, вечер был очень приятный?

- О да, да, - сказала миссис Шеридан.

Затем мистер Прюит спросил, когда она и ее супруг ушли, и она ответила, что около полуночи. Ей, по-видимому, не очень-то хотелось разговаривать о вчерашнем приеме, но она учтиво отвечала на все вопросы Прюита.

Она понапрасну тратит время, подумал Брюс: Прюит болван, она заслуживает лучшего. Казалось бы, чего ради ему недолюбливать Прюита и уважать миссис Шеридан, и все же он был доволен, когда однажды утром застал на углу только миссис Шеридан с дочками и собакой, а Прюита не было. Он поздоровался.

- Доброе утро, - ответила она. - Видно, мы пришли слишком рано.

Кэтрин и старшая девочка Шеридан заговорили о чем-то друг с дружкой.

- Мне кажется, я была знакома с матерью Кэтрин, - учтиво сказала миссис Шеридан. - Вы ведь были женаты на Марте Чейз?

- Да.

- Я знала ее по колледжу. Правда, не очень близко. Она была курсом старше. Сколько лет вашей Кэтрин?

- Летом исполнилось восемь, - сказал мистер Брюс.

- У нас есть брат, - сказала младшая девочка Шеридан, она стояла рядом с матерью. - Ему тоже восемь лет.

- Да, детка, - сказала миссис Шеридан.

- Он утонул, - сказала девчурка.

- Я вам глубоко сочувствую, - сказал мистер Брюс.

- Он очень хорошо плавал, - продолжала девочка, - только, наверно, у него была судорога. Понимаете, тогда была гроза, и мы все ушли на лодочную станцию, и не посмотрели, и...

- Это было так давно, детка, - мягко сказала миссис Шеридан.

- И совсем не так давно, - возразила девочка. - Только летом.

- Да, детка, - сказала мать. - Да, да.

Брюс не заметил на ее лице ни следа боли или старания скрыть боль, и эта невозмутимость показалась ему высшим проявлением ума и такта. Больше они не разговаривали, только стояли рядом, пока не пришли остальные родители с детьми, и в ту же минуту появился автобус. Миссис Шеридан подозвала старого терьера и пошла по Парк-авеню, а мистер Брюс взял такси и поехал на службу.

В конце октября, в пятницу, дождливым вечером мистер и миссис Брюс поехали на такси в Сент-джеймскую школу на родительское собрание. Один из старших учеников провел их на места в последних рядах. Алтарь сейчас не внушал священного трепета, на возвышении между скамьями для певчих стоял директор, дожидаясь, пока рассядутся замешкавшиеся родители. Он досадливо дергал и теребил свое облачение, потом откашлялся, призывая тем самым к молчанию.