Шарманка за окном на улице поет...

Мое окно открыто. Вечереет.

Туман с полей мне в комнату плывет,

Весны дыханье ласковое веет.

Не знаю почему, дрожит моя рука,

Не знаю почему, в слезах моя щека.

Вот голову склонил я на руки. Глубоко

Взгрустнулось о тебе. А ты... ты так далеко*.

______________

* А.М.Федорова{16}. (Примеч. Б.А.Лазаревского.) \578\

- Часто к вам авторы присылают свои книги?

- Часто. Почти каждый день что-нибудь получаешь. Я не люблю лишних книг и сейчас же отправляю их в Таганрог{17}.

Я заговорил о том, как нравится мне его литературная техника.

- Вы поняли, что простота и объективизм усиливают впечатление гораздо больше, чем восторги и проклятия. В этом ваша сила. Особенно хороши сравнения, по Тригоринской системе, только иногда они повторяются и еще некоторые ваши любимые слова.

- Например? - спросил Антон Павлович.

- Да, например, силуэт дерева или камня вы часто сравниваете с темной фигурой монаха.

- Где?

- Да вот в "Степи" и в "Черном монахе", в "Красавицах"...

- А из московских гостиниц вы очень любите "Славянский Базар".

- Как так? где?

- В "Чайке", в "Даме с собачкой", в повести "Три года"...

- Это оттого, что я москвич. В "Славянском Базаре" можно было когда-то вкусно позавтракать...

Я спросил Чехова, из действительной ли жизни его рассказ "Перекати-поле". Начинается он так: "Я возвращался со всенощной..."

- Да, из действительной... - ответил Антон Павлович и добавил: - Вот этот мой сожитель по монастырской гостинице оказался потом сыщиком...{18}

- Как это неприятно было, вероятно, вам узнать, - ведь вы так его обласкали...

- Да, но что же делать...

Был уже девятый час, и я стал прощаться.

- Если не уедете, то приходите завтра в три часа.

- Хорошо.

Надев в передней пальто, я все еще не мог отделаться от мысли о сыщике и спросил:

- Зачем же этот сыщик был приставлен к вам? Чтобы выведать ваш образ мыслей?

- А бог их знает... Это что!.. Вот в Ницце возле меня все ходил господин и потом познакомился, элегантный такой, и тоже оказалось...{19}

Антон Павлович горько усмехнулся. \579\

В сентябре 1903 года, на возвратном пути из Москвы, я заехал в Ясную Поляну. Меня очень интересовало, как относится Л.Н.Толстой к творчеству Чехова. Л.Н. с тревогой в голосе расспрашивал о его здоровье, а потом сказал:

- Чехов... Чехов - это Пушкин в прозе{20}. Вот как в стихах Пушкина каждый может найти отклик на свое личное переживание, такой же отклик каждый может найти и в повестях Чехова. Некоторые вещи положительно замечательны... Вы знаете, я выбрал все его наиболее понравившиеся мне рассказы и переплел их в одну книгу, которую читаю всегда с огромным удовольствием...{21} [...]

Из душевных качеств Чехова самым выдающимся было терпение. Пребывание в Ялте часто становилось для него равносильным одиночному заключению. К мукам одиночества присоединились еще боязнь причинить беспокойство своей болезнью нежно любившим его сестре и матери.

Любопытные незнакомцы и незнакомки, не имеющие ничего общего с литературой, наезжали к нему довольно часто. Но и с ними Антон Павлович бывал всегда вежлив. С хмурым лицом подпишет автограф, поклонится как-то немного боком и молчит. И только после ухода гостя вздохнет о том, что к нему пристают с пустяками.

За пять лет знакомства с Чеховым я лично только знаю два случая, когда его терпение, по-видимому, лопнуло: один раз, когда приезжал одесский фельетонист, и другой - когда группа захудалых актеров решила поставить "Три сестры"{22}. В первом случае его волнение выразилось в том, что начались перебои сердца, а во втором - усилилось кровохарканье. Приезду же Горького, Короленко, Бунина, Куприна Антон Павлович всегда был рад. Любил он Гарина-Михайловского и часто вспоминал И.Н.Потапенко.

Как-то я сказал об одном уже немолодом беллетристе:

- Так он давно пишет и дальше одного тома и двух рассказов не пошел, хотя имеет полную возможность работать и издаваться когда ему хочется. \580\

Мне досталось.

- Неправда, он много написал. Отличный писатель, чудесный писатель, и работает он хорошо! - ответил Чехов.

Вторым основным качеством Антона Павловича была жалость ко всему страдающему. Процессы, в которых возможны были судебные ошибки или неправомерное наказание, его мучили и волновали. Как идеальный юрист, Чехов не мог назвать преступлением какой бы то ни было поступок, если он был сделан без умысла принести зло, и мысль, что в жизни это не всегда так бывает, давила его.

Такие вещи, как "Беда", "Злоумышленник" и особенно "Рассказ старшего садовника", мог написать только человек, много, упорно и совершенно самостоятельно думавший над этими вопросами.

Страдания детей нагоняли на Чехова ужас. "Гриша" и "Ванька" - это целые драмы. Перечитывая "Остров Сахалин", я часто думал, что должен был переживать Антон Павлович, когда присутствовал при сцене, описанной им так: "Мальчик Алешка 3-4 лет, которого баба привела за руку, стоит и глядит вниз, в могилу. Он в кофте не по росту, с длинными рукавами и в полинявших синих штанах, на коленях ярко-синие заплаты.

- Алешка, где мать? - спросил мой спутник.

- За-а-копали! - сказал Алешка, засмеялся и махнул рукою на могилу..."{23}

Чехов относился к детям не как к "маленьким дурачкам" и говорил с ними не как с существами, созданными для забавы взрослых, а как с людьми, у которых на все своя оригинальная точка зрения.

Антон Павлович с любовью рассказывал мне об одном мальчике:

- Сидит он за столом, выводит букву за буквой и сопит...

Чехов прошелся взад и вперед по кабинету, посмотрел в окно и добавил:

- И уши у него торчат, - вот так...

Чуждый всякой полемики, он спорил очень мягко. Бывало, только и слышишь его ровный, чуть надтреснутый басок:

- Что вы, что вы, как можно! Полноте...

К сознательному злу Чехов относился с брезгливостью. \581\ Чистый душою, он не понимал психологии развратников, и нет в его произведениях ни одного такого типа. Но всякое искреннее, пылкое чувство он оправдывал. Власич в его рассказе "Соседи" - симпатичен. "Дама с собачкой" внушает к себе глубокое сочувствие.