Летели мы минут сорок и приземлились по моим грубым расчетам недалеко от Калараша то ли на полевом аэродроме, то ли на непонятно для чего незасеянном кусочке виноградного поля. Возможно здесь садятся Ан-2 и вертолеты, совершающие полеты по местным линиям, связывающим с отдаленными населенными пунктами, где не проложены ни железняе дороги, ни шоссе.

В углу площадки стоял белый "Москвич" и около него пятеро крепких молодых парней, одетых в легкие футболки и джинсы с широкими ремнями, украшенные медными бляхами, надраенными до блеска. Четверо сразу же отделились от машины и направились к нам. Петрунеску пошел им навстречу. Поздоровался с каждым за руку, о чем-то посовещался. Вместе с ними вернулся к самолету и дал команду летчикам готовиться к взлету.

Я обратил внимание на руки наших новых пассажиров: у всех четверых были наколки. Такие "украшения" - предмет гордости бывших заключенных... Этим было лет по восемнадцать. Когда же они успели отсидеть?

Мы забрались в салон. Я устроился было на прежнем месте, у стола, но босс кивнул на кабину пилотов.

- Туда. Учись, сынок, пока есть возможность. Может, ещё пригодится, сказал он весело.

Может, и пригодится, мысленно согласился я, занимая кресло второго пилота. Невольно вспомнилась мальчишеская мечта: как я хотел летать! Хотя и не верил в Бога, но молил его ночью, чтобы меня приняли в летное училище. А какое испытал счастье, когда впервые поднялся в небо! И когда меня выпустили в самостоятельный полет! Я тогда запел во все горло: "Небо, небо, небо!".. Какое это было чудесное время!.. А теперь? Ни малейшей радости, кроме грустных воспоминаний и огорчений. А ведь мог я летать, не подневольно, а водить самолеты по заданию, во имя безопасности родины...

Капитан уловил мое скисшее настроение, похоже, и он не обрадовался пассажирам с наколками; помог мне на взлете, и вот мы летим обратно. Несмотря на вентиляцию в самолете, на двухтысячную высоту, в кабине душно. Облегченно вздохнули лишь когда приземлились в Кишиневском аэропорту.

- Ну как он? - поинтересовался Петрунеску у капитана, кивнув на меня. - Может летать?

- Вполне. Беру его в свое звено, если отдадите.

Петрунеску погрозил пальцем.

- Я кадрами не разбрасываюсь. Он мне самому нужен. - И начальнически протянул руку.

- Спасибо, Иона Георгиевич, - поблагодарил командир экипажа. Приезжайте еще. Всегда рады вам помочь.

- Приеду, - пообещал Петрунеску.

Летчики подняли трап, закрыли дверь и, запустив дивгатели, порулили на взлетную полосу. Интересно, откуда они?

Петрунеску объяснил парням с наколками, куда им идти и где их будет ждать машина, а мы сели в "Мерседес" и покатили от аэродрома не в сторону Кишинева, как я ожидал, а в обратную, туда, куда однажды возила меня Альбина: на виллу с бассейном и сауной, где собираются важные гости президента ассоциации, где проводятся секретные консилиумы и где, как в лучших публичных домах, самые красивые и самые услужливые путаны.

Хотя я привык ничему не удивляться в "хозяйстве" Петрунеску, встреча на вилле с Мирчей Хадырко поразила меня: что делает здесь гиббоноподобный верзила, хладнокровно убивший жену и друга, ничем не показавший себя, кроме обжорства, в школе террористов?

Мы встретились с ним в холле первого этажа, где он помогал нести чемодан другому моему знакомому, земляку, генералу КГБ из Москвы, Михаилу Михайловичу.

А этот зачем сюда прикатил? За убийцами, которых обещал подбросить ему Иона Георгиевич? Интересно, кто в правительстве уже зачислен в смертники? Что идет грызня между нашими самозванными вождями, не трудно понять из газетных публикаций и радиосообщений. А вот кто собирается прибегнуть к силовым методам устранения своих конкурентов?..

Мирча, увидев меня, тоже удивился и не обрадовался. Но поприветствовал, подняв руку.

- Вот и снова я под вашим началом, - бросил на ходу, поднимаясь на второй этаж за генералом. Я пошел следом за ними в свой прежний номер. Жаль, что нет Альбины - нет повода снова забраться на балкон, если "электробритва" по каким-то причинам не сработает - кейс с туалетными принадлежностями я предусмотрительно прихватил с собой.

Ключ номера шефа, вылезшего у проходной, чтобы дать указание караулу, торчал в двери. Я открыл замок и вошел в дорогие апартаменты, словно в рай: кондиционер нагнетал приятный прохладный воздух; затененные гардинами окна создавали уют и успокоение. Но иллюзия исчезла мгновенно, стоило мне ступить на мягкий ворсистый ковер, в котором нога утонула, как в пуховике. Взгляд упал на картину в дорогой раме, где безвестный художник изобразил сцену нападения стаи волков на стадо овец, вызвавшую у меня воспоминания о семье капитана Савина, растерзанную в собственной квартире. Сколько же ещё эти бандиты будут ходить по земле, вершить свои черные дела под руководством таких нелюдей, как Иона Георгиевич, Михаил Михайлович? Не ради прогулки прилетел генерал КГБ из Москвы, не за тем, чтобы поплавать в бассейне, попариться в сауне, поразвлечься с годившимися ему в дочери девицами. Не для него ли привезли мальчиков с наколками?

Загланул на всякий случай в спальню. Широченная кровать впору для четверых, два бра у изголовья, тумбочки из красного дерева с одеколонами, лосьонами, кремами. Прямо-таки косметический салон... Никого. Служебный разговор здесь вести вряд ли будут...

Возвращаюсь в зал, где сквозь стекло серванта видны рюмки, графины, бутылки. В центре зала - круглый стол. За ним в прошлый раз шла игра в преферанс и велся разговор и киллерах...

Открываю кейс, и из коробки с электробритвой достаю запасной портативный радиопередатчик, похожий на обыкновенную анодированную булавку. Втыкаю её в гардину с обратной стороны. За складками её и при желании найти непросто.

Из окна видна проходная. Хозяин все ещё там, жестикулирует руками, выражая чем-то недовольство. Надо осмотреть его хозяйство: возможно и у него припрятаны какие-то штучки для прослушивания наших номеров. Заглядываю в тумбочку, в шифоньер, под кровать. Найти чужую захоронку а чужом доме, в который в любую секунду могут войти, не так-то просто. Да и Хозяин уже шагает по дорожке к вилле.

Свой номер тоже следует внимательно осмотреть, здесь временем я не ограничен, и я шарю по всем углам и закоулкам, проверяю все предметы, где можно спрятать микрофон. И не напрасно: под кроватью у изголовья обнаруживаю прикрепленную липучкой небольшую коробочку, похожую на обыкновенный деревянный брусочек, в который вмонтировано подслушивающее устройство. Не сомневаюсь, что и номере Мирчи установлена такая штуковина. А скорее всего, во всех номерах...

Иона Георгиевич и Михаил Михайлович обнялись, расцеловались. Родные братья да и только! Я, оставив дверь своего номера приоткрытой, слышал как они ворковали, приветствуя друг друга, будто век не виделись и вернулись с жестокой войны...

- ...Как долетел? Очень устал? - участливо спрашивал Иона Георгиевич, похлопывая гостя по широкой спине. - Приводи себя в порядок и пойдем расслабляться. Я тоже только что прилетел. В самолете жарче, чем в сауне, вспотел, как мышонок...

Генерал разместился в номере Альбины, рядом со мной. Это хорошо: открытая балконная дверь позволяет слышать его густой баритон, напевающий веселую мелодию: "Пан поручик, вашу дочку капитан обидел..."

Вышел он в коридор минут через пятнадцать в легких спортивных брюках, в белоснежной футболке, довольный и улыбающийся, всем своим видом показывая готовность на любовь и подвиг.

Я стоял в коридоре, поджидая Хозяина, чтобы выяснить его планы на дальнейшее. Генерал подошел ко мне игривой походкой двадцатилетнего удальца и изрек многозначительно:

- Вот теперь можно отдохнуть и покуражиться. Как наша прекрасная сауна ещё функционирует? - Его плутовато поблескивающие глаза будто уже видели обнаженные девичьи тела, красивые руки, ласкающие нежными пальцами его начинающие дрябнуть члены.

- У нас все функционирует, - опередил меня появившийся из своего номера Иона Георгиевич. - Если не проголодался, можно начать и с сауны.