Позже Артему была поведана тайная история девичьей любви. Оказывается, глянулся он ей с первого часа, как увидела. И страшно была обрадована, узнав, что он не католик, а православный. Стало быть, препятствий к браку не было. Вернее, ей казалось, что не было. Поведанная маменьке девичья тайна, после того как Артем проводил ее из кремля, понимания не нашла. В “популярной форме” ей было разъяснено, чтобы глаза свои бесстыжие на немцев не пялила. И что если он по рождению не немец, это вовсе ничего не значит. Раз бороду бреет, немцам служит, стало быть, немец и есть. В итоге девушка осталась под домашним арестом, за рукоделием, которое все время орошалось слезами неразделенной, как казалось, любви. После второго визита Артема в их дом отважилась сознаться отцу, что “замуж за воина немецкого мечтает”. Была оттаскана за косу и услышала самое страшное: “Ужо я тебе жениха пристойного найду, чтоб дурью не маялась”. Еще страшнее было, когда – то ли по результатам батюшкиного поиска, то ли просто так сложилось – ее посватал купец с мясного торга. Жених был не молод, первую жену схоронил два года назад и имел двор на правом берегу Волхова, нескольких детей от первого брака и приличный доход. Последнее, безусловно, окончательно убедило ее родителей в правильности выбора. Приговор был объявлен и день свадьбы назначен. Ольга погрузилась в печаль и плакала ночи напролет, считая свою жизнь погубленной навеки.

И тут в их дом заявился посадник со своими людьми. Долго они толковали с отцом, но ратник был непреклонен. Не променяет он такого зятя на худородного, у немцев в услужении. Ну и что с того, что девку от насилия спас? Он за то его отблагодарил. Ну и что с того, что посаднику службу сослужил? Он, ратник Матвей Тимофеевич, своей дочерью за долги посадника перед немчурой платить не намерен. О разговоре Ольга узнала от младшего брата Васьки, подслушивавшего под дверью. Тут ей стало еще горше. Она стала обдумывать: либо сбежать из отчего дома, либо утопиться. Поразмыслив, стала склоняться к побегу, здраво рассудив, что утопиться всегда успеет. Однако с побегом не получалось, поскольку бабка Ефросинья, та самая, которую Артем отшвырнул у входа, следила за воспитанницей зорко.

И тут к ней в горницу ворвался Артем и сделал “предложение, от которого невозможно отказаться”” По ее словам, не пошла она с ним тогда только потому, что поняла, что за ними снарядят погоню, уйти от которой будет практически невозможно. После ухода Артема она очень беспокоилась за него, но потом по крикам в доме и на улице поняла, что он благополучно скрылся.

Ольга заперлась в горенке и отворила только батюшке, срочно приехавшему со службы. Матвею Тимофеевичу было сообщено, что Артем приходил, чтобы похитить ее, но она, как верная дочь своего батюшки, бежать с ним не посмела. Любит она Артема, правда это, но коли батюшка велит, то она готова пойти за того, за кого он, батюшка Матвей Тимофеевич, велит, на том и весь сказ. И потому Артем, жених нечаянный, отправлен был вон не солоно хлебавши, а она, Ольга, ждет приговора батюшки своего. Далее Матвей Тимофеевич лицезрел бурные потоки девичьих слез и был вынужден долго утешать дочку. Глядя на то, как, закатывая глаза и блестя белоснежной улыбкой, Ольга в лицах рассказывает о происходившем, Артем подумал, что не родился еще мужчина, которого не могла бы обвести вокруг пальца женщина.

Погоню решили не снаряжать, раз уж все так счастливо кончилось. Очевидно, Матвей Тимофеевич все же опасался сильно конфликтовать с человеком, обласканным посадником. Однако жалобу Святославу все-таки написать решили. Возбужденные люди колобродили по дому весь день и только к вечеру успокоились. Ольга поняла, что лучшего шанса сбежать не будет. Понятно, что девушка, в одиночестве выезжающая за городские ворота, должна вызвать подозрения. Кроме того, похитить возок было невозможно, а ехать верхом в девичьем платье – весьма неудобно. Решение напрашивалось само собой. Похитить одежду среднего брата, Глеба, было делом несложным. Коса упала на пол, уступая напору ножниц. “Прощайте, папенька, прощайте, маменька”, – вот и весь сказ.

– И что же теперь, простят ли тебя? – спросил Артем.

– Ежели сына от тебя рожу, может, и простят. А может, и нет. То одному Богу ведомо, – ответила девушка.

– И как же ты теперь?

– Ты попа найди, замужняя буду. Ты моя семья. Осторожен только будь. Отец с братьями искать тебя будут. Нападут или на бой вызовут. Как случится.

– Если будет бой, то и поранить и убить могу, дело-то нешуточное, – печально произнес Артем.

– На все Божья воля, – сказала девушка, перекрестившись.

Ничего не скажешь, логика безупречная.

Лагерь князя Андрея встретил их небывалым оживлением. Вести о событиях в Петербурге сюда уже дошли, и вся рать пребывала в состоянии подъема. Все было как и прежде, но Артему постоянно казалось, что теперь и тренировки, и подготовка снаряжения велись как-то веселее. Даже огонь в кузнях плясал по-особому, весело и задорно. Все войско занималось только подготовкой к предстоящему сражению, страшному и решающему.

Артем вдруг уловил общее состояние. Вся эта публика была более чем разношерстной. Люди с разными судьбами, интересами, стремлениями жили теперь только ожиданием одной битвы. Похоже, всем им казалось, что эта битва решит все проблемы одним махом и обретет потерянный дом крестьянин, получит вотчину боярин, поскачет по степи татарин. Не будет больше ни бед, ни горестей, положит им конец эта битва. “Сколько еще вас в грядущих веках, – думал Артем, – будет вот так готовиться к разным битвам. Будут готовы живот положить за долгую и счастливую жизнь своих потомков. Но не будет им этого дано, потому что так устроен мир. Но честь вам и слава. Потому что лучше жить, сражаясь, чем подыхать на коленях”.

Князь Андрей, принявший гонца как дорого гостя, был несколько обескуражен вопросом, где в лагере можно раздобыть женское платье и найти попа. Однако, узнав, в чем дело, хохотал до упада. Поп нашелся мгновенно, а платьев и украшений, по приказу князя и из его же кладовых, в избу, где поселили Артема, нанесли столько, что, пока заносили, Ольга, оторопев, стояла посреди комнаты, открыв рот. А после сразу принялась примерять их и прихорашиваться.