– Сиятельный Гроссмейстер, – вкрадчиво произнес отец Инквизитор. Его худощавая, наклоненная к Альберту фигура казалась воплощенным устремлением к собеседнику, – не стоит скидывать со счетов силу пламени веры Христовой. Она и только она одерживает победу на поле боя. Я ни в коем случае не стремлюсь принизить роль благородных рыцарей в сражении. Но они опускаются без дела, почтенный Гроссмейстер. Редкие походы на территорию Литвы и шведской Финляндии не решают проблемы. Большая их часть все равно остается здесь и пьянствует в своих замках и вотчинах. Без серьезного противника они стали пьяницами и дебоширами, дерущимися ради славы и выгоды. Измена таится среди всех сословий. Черные мессы[9] , мне доподлинно известно, служат уже и в Петербурге. Для поддержания порядка в землях ордена нужно воинство, пусть не столь искусное во владении оружием, но преданное. Они же послужат опорой в битве с внешним врагом и числом задавят немногих, даже искусных врагов. И уже через несколько лет в час опасности вы сможете собрать многих мужчин, уже обученных, пусть примитивно, владеть оружием. Главное же в том, что, пробыв два года в казармах, они будут более дисциплинированны, будут подчиняться любому указу властей. Предлагаемый же мной запрет для некатоликов занимать любую должность, даже десятника, и ограничения их в правах торговли и передвижения по стране будет способствовать тому, что русские будут вынуждены перейти в истинную веру. Святая же Церковь всегда сможет наставить на путь истинный свою паству.

– Рыцари дерутся за честь, святой отец, – жестко отрубил Гроссмейстер, – и никто не может осуждать воина, ищущего отдохновения между битв. С распущенностью своих рыцарей я разберусь сам. Служение же дьяволу, – Гроссмейстер перекрестился на распятие, – действительно тяжкий грех. На то властью Церкви вам даны достаточные полномочия. Вы получите те права в судопроизводстве и следствии, каких просите. Впрочем, я не возражаю, если вы дисциплинируете чернь. Я отдам под ваше начало ополчение магистрата. Возможно, через некоторое время я попробую использовать эти отбросы и в деле. Проверим истинность ваших слов. Да и банды Андрея донимают меня все больше. Набор в ополчение останется добровольным. Но если эти вояки покажут, что стоят хотя бы навоза из-под рыцарского коня, возможно, мы вернемся к вашему предложению о воинской повинности. А сейчас оставьте меня. Я устал.

После ухода Великого Инквизитора Гроссмейстер погрузился в размышления: “Почему этот человек так ратует за использование черни в делах государственных? Что ждать от попа? Да нет, он из благородного рыцарского рода, а его совет не раз выручал меня в трудную минуту. Но чернь. Хотя сложившаяся ситуация тоже никуда не годится. Если объединить сказанное двумя советниками, то есть во всем этом правда. Рыцари устают гоняться за тенями бандитов князя Андрея. Им надо в поле, да достойного противника, да почаще, да в дальний поход. Иначе они сопьются в городских тавернах да ожиреют в своих вотчинах. А иные того и гляди обрусеют. С этим надо бороться железной рукой. Лучше всего провести победоносную войну с кем-то из соседей. Но куда вести, если в тылу останутся дружины русских, которые могут перейти на сторону Андрея? Проклятье. А как добиться преданности черни, германских переселенцев и русских? Рыцари здесь не помогут. Им пороть своих крестьян – и то скучно. Действовать розгами Великого Инквизитора или милостями монарха Ингрийского, как советовал барон? Или и тем и другим вместе? Идея великого государства, поддержанная чернью… Какая идея может вдохновить тех, кто не живет честью? Бред. Надо думать и выбирать. А советники пусть пока покажут, на что способны”.

Вот уже полтора месяца Артем служил у барона фон Рункеля. Для барона он был слугой “для рассылок” и гид по Петербургу. Официально Артем был принят как страж, что позволяло ему носить меч. С первого же дня барон и его слуга Питер принялись активно изучать русский язык и расспрашивать его о текущих делах. Впрочем, Питера слугой можно было назвать весьма условно. Хотя он и исполнял все работы слуги, видно было, что его отношения с бароном, несмотря на социальные различия, скорее дружеские. В том мире, из которого пришел Артем, так могли бы строиться взаимоотношения начальника и подчиненного, которые проработали друг с другом лет двадцать и продолжают работать над каким-то проектом, который интересен обоим больше всего в жизни.

То, с какой скоростью обучались оба эти человека, повергало Артема в шок. Питер руководил Артемом непосредственно и часто общался с ним. Когда он никуда не торопился, он требовал, чтобы каждая фраза, произнесенная Артемом по-немецки, немедленно дублировалась по-русски. Иногда требовались разъяснения значения определенного слова или объяснение принципа построения фразы. И Артем чуть со скамьи не свалился, когда на третий день Питер спустился в людскую и с весьма сильным акцентом, но достаточно четко отдал распоряжение по-русски. Таковы же были требования барона. Обратился по-немецки, повтори по-русски. Барон много расспрашивал о порядках в городе, настроениях среди простых людей, особенно русских поселенцев. Уже в начале второй недели барон задавал вопросы по-русски.

Рункель вел жизнь вполне нормальную для человека его круга. Часто ходил в замок на собрания у Гроссмейстера. Посещал балы и приемы у знатных жителей города, возвращаясь с них, впрочем, чрезвычайно рано. Дважды был на охоте у Гроссмейстера, хотя вернулся без добычи. Только изогнутый клинок, явно восточного происхождения, который он носил вместо меча, выделяли его из общей массы немецких дворян Ингерманландии.

Артем вполне свыкся с этим человеком, хотя видел, что его никак нельзя назвать “обычным”. Была в нем какая-то загадка. Артем не мог объяснить, но чувствовал это. Впрочем, хотя барон всегда был доступен для обращения к нему слуг и никогда не подчеркивал своего превосходства, Артему казалось, что от внешнего мира Рункеля отделяет стена покрепче крепостной. И были еще загадочные глаза, с какой-то печалью и усмешкой одновременно.