Нами начатому разрушенью

Храмов, статуй, икон.

Так умрут вода и огонь.

В колеблющийся час перед рассветом

Близ окончанья бесконечной ночи

У края нескончаемого круга,

Когда разивший жалом черный голубь

Исчез за горизонтом приземленья,

И мертвая листва грохочет жестью,

И нет иного звука на асфальте

Меж трех еще дымящихся районов,

Я встретил пешехода - он то мешкал,

То несся с металлической листвою

На городском рассветном сквозняке.

И я вперился с острым любопытством,

С которым в полумраке изучают

Случайных встречных, в опаленный облик

И встретил взгляд кого-то из великих,

Кого я знал, забыл и полупомнил,

Как одного из многих; мне в глаза

Глядел знакомый мозаичный призрак,

Такой родной и неопределимый.

И я вошел в двойную роль и крикнул

И услыхал в ответ: "Как! Это ты?"

Нас не было. Я был самим собою,

Но понимал, что я не только я

А он еще довоплощался; все же

Его слова рождали узнаванье.

И вот, подчинены простому ветру

И слишком чужды для непониманья,

По воле пересекшихся времен

Мы встретились в нигде, ни до, ни после

И зашагали призрачным дозором.

Я начал: "Мне легко с тобой на диво,

Но к дивному приводит только легкость.

Скажи: Что я забыл, чего не понял?"

И он: "Я не хотел бы повторять

Забытые тобой слова и мысли.

Я ими отслужил: да будет так.

И ты отслужишь. Так молись за мною,

Чтоб и добро и зло тебе простили.

Злак прошлогодний съеден, и, насытясь,

Зверь отпихнет порожнее ведро.

Вчерашний смысл вчера утратил смысл,

А завтрашний - откроет новый голос.

Но так как ныне дух неукрощенный

Легко находит путь между мирами,

Уподобляющимися друг другу,

То я найду умершие слова

На улицах, с которыми простился,

Покинув плоть на дальнем берегу.

Забота наша, речь, нас подвигала

Избавить племя от косноязычья,

Умы понудить к зренью и прозренью.

И вот какими в старости дарами

Венчается наш ежедневный труд.

Во-первых, холод вянущего чувства,

Разочарованность и беспросветность,

Оскомина от мнимого плода

Пред отпадением души от тела.

Затем бессильное негодованье

При виде человеческих пороков

И безнадежная ненужность смеха.

И, в-третьих, повторенье через силу

Себя и дел своих, и запоздалый

Позор открывшихся причин; сознанье,

Что сделанное дурно и во вред

Ты сам когда-то почитал за доблесть.

И вот хвала язвит, а честь марает.

Меж зол бредет терзающийся дух,

Покуда в очистительном огне

Ты не воскреснешь и найдешь свой ритм.

День занимался. Посреди развалин

Он, кажется, меня благословил

И скрылся с объявлением отбоя.

III

Есть три состояния, часто на вид похожие,

Но по сути различные, произрастающие

В одном и том же кустарнике вдоль дороги:

привязанность

К себе, к другим и к вещам; отрешенность

От себя, от других, от вещей; безразличие,

Растущее между ними, как между разными жизнями,

Бесплодное между живой и мертвой крапивой,

Похожее на живых, как смерть на жизнь.

Вот применение памяти: освобождение

Не столько отказ от любви, сколько выход

Любви за пределы страсти и, стало быть,

освобождение

От будущего и прошедшего. Так любовь к родине

Начинается с верности своему полю действия

И приводит к сознанью, что действие

малозначительно,

Но всегда что-то значит. История может быть

рабством,

История может быть освобожденьем. Смотрите,

Как уходят от нас вереницей края и лица

Вместе с собственным я, что любило их, как умело,

И спешит к обновленью и преображенью,

к иному ритму.

Грех неизбежен, но

Все разрешится, и

Сделается хорошо.

Если опять подумать

Об этих краях и людях,

Отнюдь не всегда достойных,

Не слишком родных и добрых,

Но странно приметных духом

И движимых общим духом,

И объединенных борьбою,

Которая их разделила;

Если опять подумать

О короле гонимом,

О троих, погибших на плахе,

И о многих, погибших в безвестье,

Дома или в изгнанье,

О том, кто умер слепым,

То, если подумать, зачем

Нам славословить мертвых,

А не тех, кто еще умирает?

Вовсе не для того,

Чтоб набатом вызвать кошмары

И заклятьями призрак Розы.

Нам не дано воскрешать

Старые споры и партии,

Нам не дано шагать

За продранным барабаном.

А те, и что были против,

И против кого они были,

Признали закон молчанья

И стали единой партией.

Взятое у победителей

Наследуют от побежденных:

Они оставляют символ,

Свое очищенье смертью.

Все разрешится, и

Сделается хорошо,

Очистятся побужденья

В земле, к которой взывали.

IV

Снижаясь, голубь низвергает

Огонь и ужас в подтвержденье

Того, что не бывает

Иной дороги к очищенью:

Добро и зло предполагают

Лишь выбор между пламенами

От пламени спасает пламя.

Любовь, забывшееся Имя.

Любовь одела мирозданье

Заботами своими

В пылающее одеянье,

И нет его неизносимей.

И что бы ни случалось с нами,

Мы входим в пламя или в пламя.

V

Что мы считаем началом, часто - конец,

А дойти до конца означает начать сначала.

Конец - отправная точка. Каждая верная фраза

(Где каждое слово дома и дружит с соседями,

Каждое слово всерьез и не ради слова

И служит для связи былого и будущего,

Разговорное слово точно и невульгарно,

Книжное слово четко и непедантично,

Совершенство согласия в общем ритме),

Каждая фраза содержит конец и начало,

Каждое стихотворение есть эпитафия.

И каждое действие - шаг к преграде, к огню,

К пасти моря, к нечетким буквам на камне:

Вот откуда мы начинаем.

Мы умираем с теми, кто умирает; глядите

Они уходят и нас уводят с собой.

Мы рождаемся с теми, кто умер: глядите

Они приходят и нас приводят с собой.

Мгновение розы равно мгновению тиса

По длительности. Народ без истории

Не свободен от времени, ибо история

Единство мгновений вне времени.

Так в зимних сумерках в уединенной часовне

История - ныне и в Англии.

С влечением этой Любви и голосом этого Зова.

Мы будем скитаться мыслью

И в конце скитаний придем

Туда, откуда мы вышли,

И увидим свой край впервые.

В неведомые, незабвенные

Врата мы увидим, что нам

Здесь изучить осталось

Лишь то, что было вначале:

У истока длиннейшей реки

Голос тайного водопада

И за яблоневой листвою

Детей, которых не видно,

Ибо на них не смотрят,

Лишь слышно их, полуслышно

В тиши меж двумя волнами.

Скорее, сюда, сейчас, всегда

Таково условье невинности,

(Равноценной всему на свете),

И все разрешится, и

Сделается хорошо,

Когда языки огня

Сплетутся в пламенный узел,

Где огонь и роза - одно.

Перевод А. Сергеева

ЧЕТЫРЕ КВАРТЕТА

БПРНТ НОРТОН

tov лoyov d'eovtoc evvov cwovoiv oi

пoллoi wc Idiav eeovtec фрovnoiv

I. p. 77. Fr. 2. {*}

odoc avw katw uea kai wvtn

I. p. 89. Fr. 60. {**}

Diels: Die Fragmente der Vorsokratiker

(Herakleitos)

{* Слово означает для всех одно, но большинство людей живет так, как если бы каждый понимал его смысл по-своему.

Гераклит, I, 77,2

** Путь туда тот же, что и путь обратно.