Если одна из Божьих тварей искушается Дьяволом, у Бога открывается возможность создать новое творение. Вмешательство Дьявола вызвало переход от Инь к Ян, от статичного к динамическому, ибо Господь создал совершенство, но в силу собственного совершенства Он не смог передать ему свое совершенство. И Дьявол сделал это за Бога. Когда Инь перешло в Ян, Дьявол не в силах уже удержать Бога от нового акта творения переходом от Ян к Инь на более высоком уровне. Божественное равновесие нарушается из-за сатанинской вечной неуспокоенности. Возрождение равновесия но новому божественному плану полностью во власти Бога. В акте творения, который является единственным постоянным и значимым результатом общения Бога с Дьяволом, «нет никакого демона», который бы осуществил «эту работу».
Таким образом, Дьявол обречен на проигрыш не потому, что он сотворен Богом, а потому, что он просчитался. Он играл руками Божьими, испытывая злобную удовлетворенность от вмешательства божественных рук. Зная, что Господь не отвергнет или не сможет отвергнуть предложенного пари. Дьявол не ведает, что Бог молча и терпеливо ждет, что предложение будет сделано. Получив возможность уничтожить одного из избранников Бога, Дьявол в своем ликовании не замечает, что он тем самым дает Богу возможность совершить акт нового творения. И таким образом божественная цель достигается с помощью Дьявола, но без его ведома.
Можно заметить, что развязка этого сюжета связана с особой ролью существа, избранного Богом, – оно лишь объект спора. Здесь мы снова сталкиваемся с ситуацией, полной логических противоречий. Иов и Фауст оказываются и избранниками Божьими, и жертвенными сосудами. Самим фактом подчиненности своей участи они уже исполнили предначертанную функцию. Действуя сам по себе. Дьявол, тем не менее, исполняет божественную цель, а дьявольские планы предусматриваются Богом; ибо. несмотря на жертву существа, сам Творец сущ, хотя тварное принесено в жертву. Творение продолжается: «Вначале Ты (Господи) основал землю, и небеса – дело Твоих рук. Они погибнут, а Ты пребудешь; и все они, как риза, обветшают, и. как одежду, Ты переменишь их, и изменятся. Но Ты – тот же, и лета Твои не кончатся» (Пс. 101, 26 – 28).
И снова этот избранный сосуд, обреченный на разрушение, – предмет спора между Дьяволом и Богом – является полем их сражения, ареной, где проходит поединок, сценой, где разыгрывается пьеса; вместе с тем он оказывается и участником драмы. Созданный Богом и отданный Дьяволу, он предстает взору пророка воплощением как Создателя, так и Искусителя, тогда как в психологическом плане Бог и Дьявол в равной степени редуцируются к конфликтующим психическим силам в его душе, – силам, у которых нет самостоятельного существования вне символического языка Мифологии.
Известна концепция, согласно которой объект спора между Богом и Дьяволом есть воплощение Бога [181] . Это центральная тема Нового завета. Переведена она и на язык современной западной физики. «Индивид и его части обоюдно поддерживают и являются границами друг друга; ничто не может быть взято в изоляции от целого, а все вместе представляет собой ту сложную взаимосвязь равновесия, которая называется Жизнью. И получается так, что общий контроль над целым сохраняется и поддерживается частями, и функции частей всегда направлены на сохранение целого» [прим31] . Концепция, согласно которой предмет спора одновременно является и воплощением Дьявола, менее распространена, но, возможно, не менее глубока. Это выражено во встрече Фауста с Духом Земли, который унижает Фауста своим заявлением, что он схож с духом, – еще не явившимся Мефистофелем.
Остается признать эту роль «Дьявола-Бога», совмещающую в себе часть и целое, тварное и воплощение, арену и состязающегося, подмостки и участника спектакля; ибо та часть пьесы, где проходит собственно спор между силами Ада и Рая, – лишь пролог, тогда как само содержание пьесы – земные страсти человека.
В каждом представлении этой драмы страдание является ключевой нотой в роли человеческого протагониста независимо от того, играется ли эта роль Иисусом из Назарета или Иовом, Фаустом и Гретхен, Адамом и Евой, Ипполитом и Федрой или Хёдом и Бальдром [182] . Объективно испытание состоит из череды ступеней, которые испытуемый должен последовательно преодолеть во имя божественной цели.
На первой ступени главный герой драмы реагирует на нападение со стороны искусителя переходом из состояния пассивности к активности – от Инь к Ян. Действие по своей природе может быть либо низменным, как в случае, когда Старый моряк, как это описано в поэме Кольриджа, стреляет в Альбатроса [183] или когда Локи руками слепого бога Хёда пускает в Бальдра стрелу из омелы; либо возвышенным, как, например, в случае с Иисусом, когда он, будучи искушаем в пустыне сразу после своего крещения в Иордане, отвергает традиционную для верований иудаизма роль Мессии, призванного привести избранный народ к владычеству над всем миром с помощью меча (Матф. 3, 13-15; Марк 1, 9-13; Лука 3, 2-22, и 4, 1-13). Существенна здесь не нравственная сторона поступков и характеров, а динамические последствия содеянного. Поступок Старого моряка изменяет судьбу корабля и его команды; действие Иисуса меняет саму концепцию Мессии и, таким образом, придает ей новую силу. Соответствующее действие в испытании Иова – это проклятие дня его рождения – протест, в результате которого появляются все заслуги Иова и раскрывается справедливость Бога. В испытании Фауста этот пункт разработан и представлен более понятно.
До того как на сцену выходит Мефистофель, Фауст уже предпринимает усилия, чтобы разрушить свое состояние Инь – свою неудовлетворенность рамками познания. Он желает бежать из своей духовной тюрьмы через искусство магии, но отгоняется Духом Земли; он хочет совершить самоубийство, но его останавливает хор ангелов; он вновь переходит от действия к созерцанию; однако его ум алчет действия, и он перефразирует. «В начале было Слово» – на «В начале было Дело». Тут-то и появляется Мефистофель в обличье животного; но до тех пор, пока искуситель не предстает перед ним в человеческом облике, Фауст не совершает динамического действия – проклятия всей нравственной и материальной вселенной. Но стоит прозвучать проклятию и невидимый хор духов с радостью извещает о том, что старое творение покачнулось, а новое творение началось [184] .