В этом сюжете можно заметить, что на один и тот же вызов следует два ответа, и эти ответы не только отличаются по своему характеру, но и прямо противоположны и несовместимы. Доброта – это подлинное выражение воли пролетариата отделиться. К этому в конце концов стремится и воинственное крыло, ибо добрые мученики. Второй Книги Маккавеев являются непосредственными предшественниками фарисеев, а фарисеи – «те, которые отделяются», – имя, которое они сами себе дали и которое обозначает «уходящие», или «схизматики». Существует два способа взметнуть пыль на площадях и на исторической арене: это путь насилия и путь добра. Восточный пролетариат эллинистического общества пользовался обоими этими способами, и насилие в конце концов уничтожило самое себя. История выбирает доброту.

Однако добро пробивает себе дорогу медленно. Мученики в 167 г. до н.э. были преданы Хасмонеями, а быстрый и прямой успех оружия оказался столь искусителей даже для ближайших сподвижников Иисуса, что предсказания Учителя сбылись самым трагическим образом. Петр поначалу убеждал Иисуса, что этого не произойдет (Матф. 10. 21-26), но в решающий момент апостол оказался деморализованным и начисто забыл о том, что было завещано ему всего несколько часов назад. «Хотя бы надлежало мне и умереть с Тобою, не отрекусь от Тебя. Подобное говорили и все ученики» (Матф. 26, 35). Однако, как только Иисус приказал Петру убрать меч, «тогда все ученики, оставивши Его, бежали» (Матф. 26, 56). Путь доброты был утвержден распятым Иисусом раз и навсегда, «А мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие» (I Кор. 1. 23). Спустя несколько месяцев после Распятия Гамалиил [479] заметил, что ученики Иисуса не дают повода Богу отвернуться от них; а через несколько лет ученик Гамалиила Павел стал проповедовать распятого Христа.

Это болезненное, но чрезвычайно плодотворное обращение первого поколения христиан от Силы к Доброте было следствием отказа от материальных упований; и то, что Распятие сделало для последователей Иисуса, для правоверного еврейства сделало разрушение Иерусалима в 70 г. н.э. К тому времени христианство распространилось среди эллинистического пролетариата вне пределов Палестины, так что молодую церковь уже не подстерегала катастрофа, постигшая ее дома. В 70 г. еврейская христианская церковь в Иерусалиме уже была превзойдена греческой христианской церковью в Антиохии, бывшей столице Селевкидов. Но предупреждение, вложенное в уста евангельского Иисуса, предписывающее христианам Иудеи бежать в горы, когда увидят они «мерзость запустения» – вооруженное язычество, – было принято к сведению по меньшей мере одним правоверным еврейским ученым.

Прежде чем петля римского окружения затянулась вокруг Святого Города, рабби Иоханай бен Заккай принял самостоятельное решение порвать с традицией воинственности, завещанной Иудой Маккавеем. Отвергая нетерпимость еврейских зилотов, он удалился в ничейную землю, а затем вновь появился среди римлян, проповедуя свое учение. Волны неизбежной катастрофы в конце концов настигли его в филистимлянском городе Явне, где он основал школу [480] . И когда ученик его, принесший недобрые вести, в отчаянии воскликнул: «Горе нам, ибо рушится место, где они вершат примирение за грехи Израиля!» – учитель ответил: «Сын мой, не горюй, у нас есть свое примирение; и что может сравниться с даром доброты?» Словом и делом Иоханан бен Заккай учил обращению от Силы к Доброте, и его учение легло в основу этоса нового еврейства, которое выжило, хотя и как реликт, в чуждом и враждебном окружении, сохранилось до настоящего времени, не проявляя даже причнаков покорности преследующим их невзгодам.

Если изменение духа ортодоксального еврейства со времени разрушения Иерусалима в 70 г. н.э. позволило народу выжить как реликту, соответствующее изменение духа последователей Иисуса, наступившее после Распятия, открыло для христианской церкви возможности новых больших завоеваний. Христиане вышли нетронутыми из местной катастрофы, которая из-за воинственности еврейских зилотов обрушилась на само еврейство; и хотя христианская вера вскоре была провозглашена запрещенной религией, официальная политика в отношении христиан в течение первых двух веков н.э. была достаточно мягкой. Во время упадка эллинизма преследования, которым подвергались христиане, возникали спорадически и проводились непоследовательно. Церковь не испила горькой чаши до дна и не была крещена в купели своего Основателя и Учителя (Матф. 20, 22). Так было вплоть до III в., когда весь эллинский мир захлестнула стихия анархии наподобие той, что бушевала в течение последних двух столетий до христианской эры. На этот вызов христианская церковь ответила добротой Елеазара и Семи Братьев, а ненасилием Иуды Маккавея (Молота); и воздаянием было обращение эллинистического правящего меньшинства в христианство. В следующем испытании, которое пришло на рубеже IV–V вв., когда обращенная Римская империя рухнула, Церковь вновь ответила в своей традиционной манере; и на сей раз воздаянием было обращение варваров. В эпоху, когда пустые, безверные слова «Phasti Triumphales» [481] были начертаны на камне Капитолия и глубокое военное и политическое банкротство постигло всю государственную римскую систему. Церковь явила миру один из наиболее удивительных триумфов христианской доброты. Властью, которая действовала столь неотразимо просто потому, что противопоставляла Силе явление совсем иного порядка – Доброту, – папа Лев остановил Аттилу на его пути к Риму [482] . А святой Северин становится освободителем верхнедунайских провинций, разоренных войной и неумелым управлением. Мы видим, как он берется за дело без защиты, поддержки, подготовки, и воинственный вождь алеманнов дрожит в его присутствии, как никогда не дрожал во время битвы [483] .

Таким образом, история эллинистического внутреннего пролетариата выступает в двух линиях – насилия и доброты, – линиях несовместимых и пребывающих в постоянном противоборстве. Причем Доброта через трудный и болезненный Опыт постепенно берет верх.