Эдвард Эдвардс теперь направлялся на родину. 28 августа "Пандора" подошла к Большому Барьерному рифу. Лишенный воображения, Эдвардс повел корабль прямо на этот неведомый риф в полной темноте. Раздался скрипучий треск, фрегат медленно развернулся под полным парусом и попал прямо в прибой. Затем внезапно он быстро накренился, и несчастные люди, которые лежали закованные в цепи в "шкатулке Пандоры", ожидали, что судно вот-вот перевернется. Они отчаянно пытались освободиться от своих оков, что, разумеется, было невозможно. Через четверть часа трюм наполнился водой на два с половиной метра, и только риф удерживал корабль на поверхности.

Находившийся на борту врач Гамильтон и закованный в цепи арестант Моррисон (который не был причастен к мятежу) оба описали создавшееся положение. "В этой критической ситуации, - читаем у Гамильтона, - задул очень сильный ветер и корабль так сильно накренился в сторону скал, что мы ожидали, что каждую минуту он разобьется в щепки. Была невероятно темная бурная ночь, и страх смерти преследовал нас всюду, так как мы были со всех сторон окружены скалами, отмелями и бурлящей водой". В дневнике Моррисона описывается раскачивающийся ад в "шкатулке Пандоры", где лежали закованные в оковы в полной темноте при грохоте пушек, которые сорвались со своих мест и раскатывались по палубе, и гремящего звука обрушивающихся мачт и стропил. Эдвардс, должно быть, знал, что по крайней мере некоторые из них вовсе не были мятежниками, но это ему было безразлично. Кое-кому из них ценой отчаянных усилий все же удалось освободиться от кандалов. "Но к нам подвели больше стражников с приказанием стрелять, если мы будем шевелиться, и караульный начальник сказал, что капитан распорядился застрелить или повесить любого, кто еще попытается снять цепи. Мы отдались тогда на волю божью, улеглись и на время забыли наше жалкое положение; мы могли бы слышать, как офицеры хлопотливо руководили погрузкой своих вещей в шлюпки, которые были спущены на воду за кормой, и слышали, как некоторые матросы на палубе говорили: "Черт меня возьми, если они не собираются отправляться без нас". Это заставило некоторых из нас вздрогнуть, и, когда железо зазвенело, караульный начальник сказал: "Стреляйте в этих собак". Так как он как раз прицелился через окно бойницы, я сказал ему: "Ради бога, не стреляйте. В чем дело? Никто здесь не двигается".

В утренние часы "вода быстрее подступала к пушечным лафетам, чем насосы могли ее откачивать, - писал Гамильтон. - Теперь корабль очень сильно накренился, настолько, что почти лежал на одном боку". В этой ужасной тюрьме лежали мятежники и невиновные, и тогда стражникам удалось освободить некоторых из них от кандалов и взять их в одну из шлюпок, когда корабль затонул. Они постоянно носили наручники, и трудно представить себе, как им удалось преодолеть бурное море на одной шлюпке.

Далее последовало страшное путешествие на четырех шлюпках от Большого Барьерного рифа через Торресов пролив и Арафурское море в надежде добраться до Тимора в Ост-Индии - такое же путешествие, которое проделал Блай и после него "ботаники".

С мятежниками обращались хуже, чем с собаками; хотя они должны были принимать участие в гребле, но получали меньше пищи и воды, чем офицеры и команда. "В то время как я греб и разговаривал с Мак-Интошем, - писал Моррисон, - капитан Эдвардс вызвал меня на корму и без всякого повода распорядился отхлестать меня веревкой, привязав ко дну шлюпки, и Эллисон, который лежал и спал на дне шлюпки, получил такое же наказание. Я попытался спросить, что я совершил, отчего со мной обошлись так жестоко, но в ответ я только получил: "Успокойся, ты, бандит, разве ты не арестант? Ты пиратская собака, как ты можешь рассчитывать на лучшее обращение?" Тогда я сказал ему, что позорно для капитана британского военного корабля обращаться с арестованными так бесчеловечно, отчего он пришел в буйное бешенство, схватил пистолет, лежавший на банке, и угрожал пристрелить меня. Я еще пытался что-то сказать, на что он ответил: "Видит бог, если ты произнесешь еще хоть одно слово, я вздерну тебя на лаглине". Я понял, что он не хочет ничего слышать. У меня во рту все пересохло, так что я едва мог ворочать языком. Мне пришлось замолчать и уйти в себя. После этого меня связали так, что я не мог пошевельнуться".

4

15 сентября четыре открытые шлюпки, забрызганные пятнами морской соли, прибывают в Купанг, и капитана Эдварда Эдвардса принимает любезный губернатор Тимотеус Ваньон, который считает необходимым сообщить об одиннадцати англичанах, находящихся в крепости.

Эдвардс не тратит много времени на поиск "ботаников". Его сопровождают четыре морских пехотинца и два унтер-офицера.

"Встать!" - ревет один из унтер-офицеров, когда Эдвардс входит в то помещение в крепости, которое предоставили беглецам.

"Я знаю, кто вы такие, - говорит низкорослый напыщенный капитан, - и побег вам дорого обойдется. Я считаю, что вы знаете, как наказывают за побег из тюрем его величества. Вас надо рассматривать как дезертиров. Вы, мужчины, будете повешены сразу же, как только я получу командование на корабле. Арестантка с детьми будет при первой возможности отправлена обратно в Ботани-Бей".

"Мы имеем право предстать перед судом в Англии, прежде чем нас осудят", - говорит Джеймс Кокс.

"Унтер-канонир! Заткни глотку проклятому ворюге!" - кричит Эдвардс.

Один из унтер-офицеров подбегает и наотмашь бьет Джеймса Кокса по лицу.

Капитан Эдвард Эдвардс заключает договор с губернатором Ваньоном, что он без предварительного осмотра фрахтует голландское судно "Рембанг", прибытие которого ожидается в Купанге в скором времени. Для бывшего шефа "Пандоры" необходимо как можно быстрее отправить в Англию своих офицеров и команду, а также мятежников с "Баунти" и каторжников из Ботани-Бея.

Через два дня бриг "Рембанг" стоит на рейде Купанга. Это судно, грузоподъемностью несколько сотен тонн, оборудовано средней палубой на две трети длины судна, но без иллюминаторов или других отверстий, которые могут обеспечить доступ свежего воздуха и вентиляцию, кроме обычного люка, который с палубы ведет вниз в это продолговатое темное помещение, находящееся поблизости от зловонного трюма. Здесь в воде выводятся малярийные комары, здесь очаг дизентерии, которая через несколько дней распространяется среди мятежников и каторжников, которых пригоняют сюда вниз, скованных вместе так называемым бильбоэ - кривыми железными цепями, которыми наказывают сбежавших невольников; не только руки скованы короткой цепью, но между выступами на лодыжках прилажен примерно полуметровой длины железный штырь, из-за которого узник лишен возможности передвигаться. Орудия пытки дополняются железным штырем между ногами и руками, так что несчастный должен сидеть все время с согнутой спиной.

Голландский капитан Дальберг позволяет себе переспросить коллегу капитана Эдвардса, нельзя ли создать иные условия содержания в пути для молодой английской женщины, путешествующей с двумя маленькими детьми, на что Эдвардс грубо ответил: "Они бежали на одном баркасе, пусть все они будут вместе и на этом корабле".

Дальберг высказывает также сомнения в том, может ли "Рембанг" захватить достаточный запас пресной воды для стольких людей, но Эдвардс снова отделывается от него. "Послушайте, мой добрый капитан, - говорит он, - моя команда и офицеры предвидят судьбу мятежников и каторжников. Что касается последних, то пусть они едят впроголодь или умрут от жажды. Ведь большинство из них ожидает "веревка палача"".

Более месяца "ботаники" лежат закованные вместе в этой чумной дыре, прежде чем "Рембанг" отправляется в плавание, зафрахтованный британским адмиралтейством на имя капитана Эдварда Эдвардса. Лишь то обстоятельство, что Эдвардс не имеет судебных полномочий на борту этого голландского корабля, спасает жизнь многих заключенных, во всяком случае на некоторое время.

После передачи на "Рембанг" Ваньон, Росет и доктор Ройтен не могли связаться с узниками. Но в последний день, когда они были на суше, Мартину удалось передать губернатору дневник, который он вел во время плавания от Порт-Джексона до Тимора [52].