Он вспомнил о своей гостье, прислушался, ощущая клетками всего своего существа зловещую тишину. В городе даже в самое глухое ночное время присутствует шумовой фон от многомиллионного человеческого гомона, в море вода не перестает шептать что-то свое даже при полном штиле, а здесь – мертвая тишина. Профессор встал из-за стола, вобрал в грудь этот до странности теплый и безвкусный воздух и закричал:

– На помощь! На по-о-омощь!

Уши моментально заложило (он не рассчитал силу крика), и в то же мгновение в каюту влетела Альфа. Профессор встретил ее улыбкой и произнес дрожащими губами:

– Прости, это был эксперимент.

– Провались все твои эксперименты!

– Прости! Я хотел… – начал было он, но, как ни странно, уже не помнил, что заставило его закричать. Пожалуй, ужас перед тишиной. – Теперь стало лучше. Порой бывает так, что один страх лучше другого. Ты должна была выйти из этого состояния оцепенения, понимаешь? А что касается меня, я действительно нуждаюсь в помощи.

Он вытащил бортовой дневник, отыскал еще одну авторучку и продолжил:

– Вот, будешь вести дневник. Посмотри по первым страницам, как это делается, и обязательно оставляй место для данных. А вообще записывай все, что случилось с тобой и со мной с того самого момента, как мы оказались на борту. Все, что почувствовала, все, что заметила. Свою нервную лихорадку прошлой ночью опиши, свечение наших зубов, ощущение, что мы тонем – твое ощущение, что говорят тебе твои инстинкты и как ты все это можешь объяснить. И если сейчас же не ответишь мне четко и бодро «Есть, капитан!», получишь у меня.

Она не ответила, но и он не исполнил своей угрозы.

– Пойми, это просто необходимо. Не будь тебя здесь, я просто сам себе не поверил бы.

Маленький носик с тонкими трепетными ноздрями, которые приглянулись ему во время знакомства, страдальчески сморщился.

– А друг другу мы можем верить? – спросила она.

– Когда я прочту, что напишешь ты, я и себе поверю. Давай, пошли.

Он обнял ее за талию и силой увлек за собой, как увлекают заупрямившегося ребенка.

– А ты, я смотрю, прямо-таки счастлив! – зло прошипела она, когда он усадил ее в шезлонг.

– А почему нет? Или мне чего-то не хватает? Захватывающие события, рядом красивая женщина, уютно. Думаю, что и тебе, как пишущему человеку, будет интересно описать все это… Бумаги хватит на целый роман. А хочешь, пиши и о счастье тоже, если тебе ясно, что оно собой представляет.

Он долгие годы воспитывал в себе терпимость к людям, способность быть справедливым и добрым. Со временем это переросло в потребность. Поэтому ему была непонятна ее злоба, это вызвало в нем противоположное чувство. Профессор встал перед женщиной на колени и обнял ее ноги.

– Скажи мне, что бы мы делали сегодня, не случись все это? – спросил он. – Ну, занимались бы любовью, но это наверняка было бы не то, что вчера, потому что мы устали. Ловили бы рыбу, жарились на солнце. Банальности, доступные всем. Мы же сейчас наблюдаем за явлениями, которых не видел никто и никогда; можем говорить о вещах, которые никогда никому не приходили в голову. Так почему ты торопишься выбраться отсюда, а?… Давай лучше выпьем понемножку.

Он сунул ей бортовой журнал под мышку, как вручают первокласснику его первую тетрадку, в другую руку дал рюмку.

– Ты действительно счастливый человек, – произнесла она, борясь с тиком и улыбкой одновременно.

– А ты послушай, что я тебе расскажу о своем счастье с женщинами! Два месяца тому назад влюбился я в одну девушку. Затащили меня в шумную компанию, и вот смотрю, сидит себе девушка, улыбается умненько так и все молчит и молчит. Ангелочек, и только! Поскольку веселье мне быстро надоедает, стал я присматриваться к девушке более внимательно. И вдруг чувствую – влюблен! Все в ней мне нравится и хочется все сразу обцеловать. Особенно понравился ее носик. Такого нежного носика я, пожалуй, не встречал никогда. Но вдруг, представь, замечаю ее ноздри – маленькие такие дырочки, как у младенца. И начинаю прикидывать. Понимаешь, этому проклятому мозгу ведь надо постоянно что-то делать! Вот я и прикидываю: пальчики у нее изящные, маленькие, а все равно вряд ли даже мизинец войдет в ноздрю. И ужасно захотелось попросить ее сунуть пальчик в нос, но неудобно, черт побери! И я сказал себе: не может быть, чтобы природа не соизмерила величину ноздрей с величиной пальцев. Значит, это какое-то вырождение…

Поставив свой бокал возле шезлонга, Альфа заразительно смеялась, так как отгадала конец этой истории. Потом взяла его руки в свои и произнесла:

– Ты действительно счастливый человек! И я обещаю тебе: буду стараться не испортить твой эксперимент. Каким бы жестоким он ни был!

Он отметил двусмысленность сказанного, потом вспомнил слова Эйнштейна и обрадовался:

– Ты просто чудо! Вот именно! Какой только мы не придумываем себе природу… Да может, именно сейчас она и есть настоящая. Может, она решилась наконец показать нам себя. Может, даже отомстить решила. У нее что, нет такого права? Так будем великодушны! Пусть и она поиграет немного нами, не станем мешать ей. Просим, милая природа, придумывай с нами что хочешь, если тебе это доставляет удовольствие!

Но все это был блеф, не более. Профессор понимал это, так как знал, что на протяжении всей своей истории человечество не заметило какого бы то ни было интереса со стороны природы к ее собственному несовершенному творению – человеку.

– Хочу обнять тебя, – сползла с шезлонга Альфа, опустилась перед ним на колени и обняла. И пока он укладывался на жесткие доски, шепнула на ухо: – Если ты, если ты действительно такой…

– Альфа! – перехватило у него дыхание от чувства благодарности к ней за то, что ему было кого ласкать в эти жуткие минуты. – Альфа!…

А немного погодя она обратилась к нему:

– Капитан, если выберемся отсюда, ты хотел бы провести еще один эксперимент? Женился бы на своей глупой Альфе? Или он будет для тебя слишком жестоким? Я никогда не встречала такого мужчину и никогда-никогда так не любила. Можешь не отвечать мне. Я просто так говорю. По-прежнему не могу отделаться от банальностей.

Он внимательно выслушал целую гамму интонаций ее голоса, помолчал и ответил:

– В науке существует такое негласное правило: не приступай к другому эксперименту, прежде чем не доведешь до конца начатый. Однако как капитан… Словом, в открытом море капитан корабля имеет полномочия заключать браки со своими пассажирами… Сделаем так: ты запишешь свои наблюдения в дневник, а я позанимаюсь часик-другой, чтобы понять, замыслила ли еще что-нибудь природа, кроме того чтобы поженить нас. Потом ты приготовишь свадебный стол, а я позабочусь о документах.

– Есть, капитан! – только и могла произнести она, задыхаясь в его крепких объятиях, которые походили на прощальные.

11

Приготавливая надувную лодку на всякий пожарный, как он пошутил про себя, профессор одновременно рассуждал о страхе и отчаянии, рассуждал с каким-то непонятным весельем. Он спрашивал себя, не отчаяние ли единственное состояние человека, когда тот прикасается к вечности и к беспредельности бытия? Тогда зачем бояться? И еще он спрашивал себя: разве Будда или кто там еще, не нашли пути преодоления отчаяния, предложив посредством медитации и созерцания подружиться с непостижимостью вечности, вместо того, чтобы ополчаться против нее и противодействовать ей. Перебирая мысли подобного рода, профессор продолжал укладывать в лодку бачок с водой, бачок с бензином, дюралюминиевую трубу-мачту, парус, пакеты с едой, компас, ракетницу, удочки, два спасательных жилета. Проверил работу подвесного мотора и на всякий случай привязал его к лодке. Кто знает, не шмякнет ли этот загадочный воздушный шар, выпустив из себя яхту, на воду так, что и лодка, и они с Альфой окажутся неизвестно где. Но надевать яркие оранжевые жилеты уже сейчас – это слишком, очень уж комической получится тогда их свадьба.

«На смерть и под венец, на смерть и под венец!» – вспомнился ему неожиданно экзальтированный призыв изучаемого некогда в гимназии поэта, и эти строки возвратили его к тому, чему он все еще сопротивлялся. Сколь обманчиво стремление цивилизованного современного человека к первозданной природе! Даже воздух давно уже перестал быть для человека тем средством, благодаря которому он дышит, и превратился в неизменную среду для его встреч с себе подобными, а также возможную среду общения с другими обитателями Вселенной. Потому что здесь, внутри копии уменьшенного Земного шара, он уже остался без противников, но и без партнеров. И он хотел слышать голоса, а не молчание бесконечности.