* * *

Очень своеобразное место в моих экспериментах занимали попытки узнать что-либо об умерших. Обычно такие вопросы оставались без ответа, и я смутно сознавал, что в них самих скрывается какая-то принципиальная ошибка. Но однажды я получил на свой вопрос совершенно ясный ответ. Более того, этот ответ был связан с ощущением смерти, которое я пережил за десять лет до описываемых экспериментов; само ощущение было вызвано состоянием интенсивной эмоции.

Говоря об этих случаях, я вынужден коснуться чисто личных переживаний, связанных со смертью одного близкого мне человека. В то время я был очень молод, и его смерть произвела на меня совершенно угнетающее впечатление. Я не мог думать ни о чем другом и старался понять загадку его исчезновения, как-то разрешить ее; мне хотелось также уяснить взаимные связи людей. И вдруг во мне поднялась волна новых мыслей и чувств, оставившая после себя ощущение удивительного спокойствия. На мгновение я увидел, почему мы не можем понять смерть, почему она так пугает нас, почему мы не в состоянии найти ответы на вопросы, которые задаем себе в связи с проблемой смерти. Этот умерший человек, о котором я думал, не мог умереть уже потому, что он никогда не существовал. В этом и заключалось решение вопроса. В обычных условиях я видел не его самого, а как бы его тень. Тень исчезла; но реально существовавший человек исчезнуть не мог. Он был больше того, каким я его видел, «длиннее», как я сформулировал это для себя; и в этой «длине» неким образом скрывался ответ на все вопросы.

Внезапный и яркий поток мыслей исчез так же быстро, как и появился. Через несколько секунд от него осталось только что-то вроде мысленного образа. Я увидел перед собою две фигуры. Одна, совсем небольшая, напоминала неясный человеческий силуэт. Она представляла собой этого человека, каким я его знал. Другая фигура была подобна дороге в горах; видно было, как она петляет среди холмов, пересекает реки и исчезает вдали. Вот чем он был в действительности, вот чего я не мог ни понять, ни выразить. Воспоминание об этом переживании долгое время сообщало мне чувство покоя и доверия. Позднее идеи высших измерений позволили мне найти формулировку для того необычного «сна в бодрственном состоянии», как я называл свое переживание.

И вот нечто, напоминающее описанный случай, произошло со мной во время моих опытов.

Я думал о другом человеке, который также был мне близок; он умер за два года до опытов. В обстоятельствах его смерти, как и в событиях последнего года жизни я находил немало неясного; было много и такого, за что я мог в глубине души порицать себя, – главным образом за то, что отдалился от него, не был с ним достаточно близок, когда он, возможно, нуждался во мне. Находились, конечно, возражения против подобных мыслей; но полностью избавиться от них я не мог; и они опять привели меня к проблеме смерти, а также к проблеме жизни по ту сторону смерти.

Помню, как однажды во время эксперимента я сказал себе, что если бы я верил в «спиритические» теории и в возможность общения с умершими, то хотел бы увидеть этого человека и задать ему один вопрос – всего один!

И вдруг, без всякой подготовки, мое желание исполнилось, и я его увидел . Это не было зрительное ощущение: то, что я увидел, не было похоже на его внешнюю оболочку; передо мной мгновенно промелькнула вся его жизнь . Эта жизнь и была им. Человек, которого я знал и который умер, никогда не существовал. Существовало что-то совсем другое, ибо жизнь его не была простой вереницей событий, как мы обычно описываем жизнь какого-то человека; жизнь – есть мыслящее и чувствующее существо , которое не меняется фактом смерти. Знакомый мне человек был как бы лицом этого существа; лицо, скажем, с годами меняется, но за ним всегда стоит одна и та же неизменная реальность. Выражаясь фигурально, можно сказать, что я видел этого человека и разговаривал с ним. На самом же деле, при этом отсутствовали зрительные впечатления, которые можно было бы описать; не было ничего похожего на обычный разговор. Тем не менее, я знаю, что это был он ; и именно он сообщил мне о себе гораздо больше, чем я мог спросить. Я увидел с полной очевидностью, что события последних лет его жизни были также неотделимы от него, как и черты лица, которые я знал. Все эти события последних лет его жизни были чертами лица его жизни, и никто не мог ничего в них изменить, совершенно также, как никому не удалось бы изменить цвет его волос и глаз или форму носа. Точно также никто не был виноват в том, что данный человек обладал именно этими чертами лица, а не другими.

Черты его лица, как и черты последних лет жизни, были его свойствами; это был он. Видеть его без событий последних лет его жизни было бы также необычно, как вообразить его с другой физиономией, – тогда это был бы не он, а кто-то другой. Вместе с тем, я понял, что никто не несет ответственности за то, что он был самим собой и никем иным. Я понял, что мы зависим друг от друга в гораздо меньшей степени, чем думаем; мы ответственны за события в жизни другого человека не больше, чем за черты его лица. У каждого свое лицо со своими особыми чертами; точно также у каждого своя судьба, в которой другой человек может занимать определенное место, но ничего не в состоянии изменить.

Но уяснив это, я обнаружил, что мы гораздо теснее, чем думаем, связаны с нашим прошлым и людьми, с которыми соприкасаемся; я понял со всей очевидностью, что смерть ничего в этом не меняет. Мы остаемся привязанными ко всем тем, к кому были привязаны. Только для общения с ними необходимо особое состояние сознания.

Я мог бы объяснить те идеи, которые в этой связи понял, следующим образом: если взять ветвь дерева с отходящими от нее побегами, то излом ветви будет соответствовать человеку, каким мы его обычно видим; сама ветвь – жизнь этого человека, а побеги – жизни тех людей, с которыми он сталкивается.

Иероглиф, описанный мною ранее, линия с боковыми штрихами – это как раз и есть ветка с побегами.

В моей книге «Tertium Organum» я пытался высказать идею о «длинном теле» человека от рождения до смерти. Термин, употребляемый в индийской философии, «линга шарира», буквально означает «длинное тело жизни».