- Какой он, однако, ветреник, - заметила Бланш. - Мисс Пайбус, да и много кто еще рассказывали нам насчет актрисы.

- Я тогда была еще маленькая и почти ничего об этом не знаю, - отвечала Лора, густо покраснев.

- Он очень дурно с ней обошелся, - сказала Бланш, покачивая головой. Он ее обманул.

- Неправда! - вскричала Лора. - Он поступил благородно, он хотел всем пожертвовать и жениться на ней. Это она его обманула. Он чуть не умер с горя, он...

- А я так поняла, душечка, что вы ничего об этом не знаете, - перебила ее Бланш.

- Так говорит маменька, - сказала Лора.

- Во всяком случае, он очень неглуп, - продолжала вторая душечка. - А какой поэт! Вы читали его стихи?

- Только "Рыбак и пловец" - это он перевел, да еще ту оду, что не получила приза на конкурсе; она мне показалась очень растянутой и напыщенной, - отвечала Лора, смеясь.

- А вам, дорогая, он не посвящал стихов? - спросила мисс Амори.

- Нет, милая, - отвечала мисс Белл.

Бланш бросилась к подруге, расцеловала ее, не менее трех раз назвала "прелестью", лукаво заглянула ей в глаза, покивала головкой и шепнула:

- Сейчас я вам что-то покажу, только пообещайте, что никому не расскажете.

И, вприпрыжку подбежав к столику с инкрустацией из перламутра, она отомкнула его серебряным ключиком и, достав несколько листков бумаги, смятых, в каких-то зеленых пятнах, протянула их Лоре. Лора стала читать. Стихи безусловно были любовные - что-то про Ундину... про Наяду... про речку. Она читала долго, но строчки расплывались у нее перед глазами.

- И вы отвечали на них, Бланш? - спросила она, возвращая листки.

- Ну, что вы, моя дорогая! - сказала та и, удостоверившись, что ее дорогая Лора прочла все до конца, так же вприпрыжку вернулась к хорошенькому столику и, убрав стихи, снова его замкнула.

Потом она подсела к фортепьяно и спела что-то из Россини, чью колоратуру ее гибкий голосок выводил превосходно, а Лора сидела и рассеянно слушала. О чем думала мисс Белл? Она и сама не знала; просто сидела молча, пока длилась музыка. А потом барышень позвали в малую столовую завтракать, и они, разумеется, пошли туда обнявшись.

И нельзя объяснить молчание Лоры ревностью или гневом, потому что, когда они, пройдя коридор и спустившись в сени, уже были у дверей столовой, Лора остановилась, ласково и прямо поглядела подруге в лицо и по-сестрински нежно ее поцеловала.

А после этого что-то - скорее всего непоседливость маленького Фрэнка, или промахи маменьки, или запах сигары сэра Фрэнсиса - что-то обозлило мисс Бланш, и она позволила себе те выходки, о которых мы уже говорили и которые привели к описанной выше ссоре,

Глава XXV

Полон дом гостей

Размолвка между девушками длилась недолго. Лора быстро забывала обиды и ждала того же от других; а у мисс Бланш все чувства были одинаково преходящи, и отповедь подруги не рассердила ее. Обвинения в греховности никого не смущают - они не ранят настоящего тщеславия; негодование Лоры не рассердило ее, а скорее порадовало, ибо причина его была понятна им обеим, хотя ни та, ни другая о ней и не заикнулись.

Итак, Лора была вынуждена со вздохом признать, что романтическая пора ее первой дружбы миновала и предмет ее если и достоин расположения, то лишь самого прохладного.

Что до Бланш, то она не замедлила сочинить весьма трогательные стихи, в которых сетовала на непостоянство друзей. Так уж повелось, - писала она, за любовь платят холодностью, на верность отвечают пренебрежением; и, -воспользовавшись тем, что из Лондона приехало погостить знакомое семейство с тремя дочками, мисс Амори выбрала себе среди них самую лучшую подругу и поведала этой новой сестре свои горести и разочарования. Теперь длинные лакеи лишь редко носили Лоре записочки; и шарабан не часто присылали в Фэрокс в распоряжение тамошних дам. Когда Лора бывала у Бланш, та напускала на себя вид невинной мученицы, а Лора только смеялась на ее сентиментальные позы - весело, добродушно и непочтительно.

Но не одни лишь новые подруги утешали мисс Бланш в ее горестях: долг правдивого летописца добавить, что она находила утешение и среди знакомых мужского пола. Всякий раз, как эта бесхитростная девушка знакомилась с новым молодым человеком и имела случай десять минут побеседовать с ним на садовой дорожке, или в нише окна, или между двумя турами вальса, она ему, так сказать, доверялась: играла своими прекрасными глазами, голосом и тоном выражала нежный интерес и робкую мольбу, а потом покидала его и разыгрывала ту же комедию со следующим.

В первое время после приезда в Клеверинг-Парк у мисс Бланш почти не было публики, перед которой она могла бы лицедействовать; потому-то на долю Пена и доставались все ее взгляды, и излияния, и ниша окна, и садовая дорожка. В городке, как уже сказано, молодых людей не имелось; а в округе всего-то можно было найти двух-трех молодых священников либо помещичьего сынка с большими ногами и в мешковатом сюртуке. Драгун из полка, расквартированного в Чаттерисе, баронет не жаловал: на беду, он когда-то сам служил в этом полку и ушел, не поладив с офицерами, - произошла какая-то некрасивая история с продажей лошади... либо с карточным долгом... либо с дуэлью - кто знает? Не наше дело слишком дотошно копаться в истории наших героев, если только их прошедшее не имеет прямой связи с развитием настоящей повести.

Ближе к осени, с окончанием заседаний в парламенте и лондонского сезона, несколько знатных семейств приехали в свои поместья, маленький курорт Бэймут заполнился публикой, в Чаттерисе снова открылся Королевский театр нашего знакомого мистера Бингли, и начались обычные балы по случаю скачек и судебной сессии. Вначале лучшие семьи графства - Фоги из Драммингтона, Скверы из Дозли-Парка, Узлборы из Бэрроу и прочие сторонились Клеверинг-Парка. О тамошнем семействе ходили всевозможные слухи (кто решится обвинить жителей провинции в недостатке воображения, послушав, как они обсуждают новых соседей!). Про сэра Фрэнсиса и его супругу, про ее происхождение и родню, про мисс Амори, про капитана Стронга передавали без счета рассказов, которые нам незачем повторять; и первые три месяца никто из важных соседей к Клеверингам не заглядывал.