- Не льсти себе, - ядовито заметила она. Потом:

- Прости, Гип. Я не хотела этого говорить... Для Джерри не существовало никаких проблем. Он раздавил тебя, как жука. Оттолкнул и забыл о тебе.

Гип хмыкнул. - Благодаря тебе.

- Он снова это сделал, - яростно сказала она. - Ты потерял семь лучших лет жизни, потерял свой инженерный мозг, не осталось ничего, кроме грязного голодного тела и тупой одержимости, которую ты сам не мог понять или объяснить. Но клянусь небом, в тебе было то, что делает тебя тобой, было что-то, что заставило тебя протащиться через эти семь лет, собирая сведения по клочкам, пока ты не оказался перед самым входом. Когда он тебя увидел - это была случайность, он оказался в городе, - он сразу узнал тебя и понял, что тебе нужно. И когда ты набросился на него, он направил тебя на витрину одним взглядом.., своих.., отравленных.., ядовитых.., глаз...

- Эй, - мягко сказал он. - Эй, Джейни, успокойся.

- С ума схожу от ярости, - прошептала она, вытерев ладонью глаза. Откинула волосы, расправила плечи. - Бросил тебя на витрину и одновременно дал приказ "свернись и умри". Я видела это, видела, как... Это отвратительно... Немного успокоившись, она сказала:

- Может, если бы это произошло только раз, я смогла бы забыть. Я этого никогда не одобряла, но когда-то я в него верила.., ты должен понять, мы были одним целым, Джерри, и я, и дети; были чем-то живым и реальным. Ненавидеть его - все равно что ненавидеть собственные ноги или легкие.

- В Евангелии сказано: "Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя. И если правая твоя рука...".

- Да, глаз, рука! - воскликнула она. - Ноне голова! - И продолжала:

- Но твой случай не был единственным. Помнишь толки о расщеплении элемента 83?

- Выдумка. С висмутом это просто невозможно. Смутно припоминаю.., какой-то псих по имени Клекенхорст.

- Псих по имени Клекенхаймер, - поправила она. - Джерри впал в приступ хвастовства и упомянул дифференциальное уравнение, о котором ему не следовало рассказывать. Клек запомнил его. И произвел реакцию расщепления висмута. А Джерри встревожился: такое открытие вызовет много шума, и он опасался, что его выследят и окружат толпы любопытных. И избавился от бедного старины Клека.

- Клекенхаймер умер от рака! - фыркнул Гип.

Джейни бросила на него странный взгляд.

- Знаю, - негромко сказала она.

Гип несильно ударил себя по вискам кулаками. Джейни сказала:

- Были и другие. Не такие значительные случаи, как этот. Однажды я убедила Джерри поухаживать за девушкой, просто так, без применения его способностей. Ну, и та предпочла другого, прекрасного парня, который продавал посудомоечные машины и отлично с этим справлялся. И у парня вдруг развилось acne rosacea.

- Hoc как свекла. Я такое видел.

- Как переваренная раздувшаяся свекла, - поправила Джейни. - Больше никакой работы.

- И никакой девушки, - предположил он. Джейни улыбнулась и сказала:

- Она осталась с ним. Сейчас у них свой небольшой бизнес. Торгуют керамикой. Парень остается в тени.

У Гипа появилась догадка, каково происхождение этого бизнеса.

- Джейни, поверю тебе на слово. Таких случаев несколько. Но.., почему я? Почему ты все это проделала ради меня?

- По двум причинам. Во-первых, я видела, что он сделал с тобой в городе, заставил наброситься на отражение в стекле. Ты думал, что это он. С меня хватило насилия, больше я его не хотела видеть. Во-вторых, ну.., это ведь был ты.

- Не понимаю.

- Слушай, - сказала она со страстью, - мы не собрание выродков. Мы гомогештальт, понимаешь? Мы единый организм, новый тип человека. Мы не были изобретены. Мы появились в процессе эволюции. Мы следующая ступень. Мы одни, больше таких нет. Мы живем в другом мире, ваша система морали и этические правила к нам неприменимы. Мы живем на пустынном острове в окружении стада коз.

- Я козел.

- Да, да, ты козел, понятно? Мы родились на этом острове, и никто не учил нас, не говорил, как вести себя. Мы можем научиться у коз, узнать, что делает козу хорошей козой. Но это никогда не изменит того факта, что мы-то не козы! К нам нельзя прикладывать тот же набор правил, что к обычному человеку; мы просто другие!

Он хотел заговорить, но она знаком велела ему замолчать.

- Послушай, приходилось тебе когда-нибудь видеть в музее скелеты лошадей, начиная с маленького эофиппуса и после всей последовательности в девятнадцать-двадцать скелетов кончая першероном? Между первым и девятнадцатым номерами огромная разница. Но какая разница между номером пятнадцать и шестнадцать? Почти никакой! - Она замолчала, тяжело дыша.

- Я тебя слышу. Но какое это имеет отношение...

- К тебе? Разве ты не понимаешь? Гомогештальт - это нечто новое, особое, превосходящее. Но части - руки, кишки, банки памяти, точно как кости в тех скелетах, - они те же, что на ступеньку ниже, или чуть другие. Это я, я Джейни. Я видела, как он раздавил тебя; ты был как раздавленный кролик, ты стал грязным, постарел. Но я тебя узнала. Узнала и увидела, каким ты был семь лет назад, когда выходил во двор со своим детектором, и солнце освещало твои волосы. Ты был большой, могучий, уверенный, ты шел как большой лоснящийся жеребец. В тебе было то, что входит в окраску бойцового петуха, что заставляет дрожать лес, когда лось бросает свой вызов. Ты был сверкающими доспехами, и развевающимся вымпелом, и моим женским шарфом у тебя на перевязи, ты был, ты был... Мне было семнадцать лет, черт возьми, Барроус, семнадцать, и я была полна весной и снами, которые меня пугали.

Глубоко потрясенный, он прошептал:

- Джейни... Джейни...

- Убирайся! - выкрикнула она. - Совсем не то, что ты подумал. Не любовь с первого взгляда. Это детское понимание: любовь - совсем другое. Ее недостаточно, чтобы заставить тебя плыть, переплетаться, сливаться, отделяться и становиться гораздо сильнее, чем вначале. Я говорю не о любви, я говорю о семнадцати годах и о чувстве... - Она закрыла лицо. Он ждал. Наконец она опустила руки. Глаза ее оставались закрытыми, она сидела неподвижно, - Я говорю о человеческом, - закончила она.

Потом деловито добавила:

- Вот почему я помогла тебе, а не кому-то другому.

Он встал и вышел в свежее утро, уже яркое, новое, как страх пугающего сна молодой девушки. Снова вспомнил, какая паника ее охватила, когда он впервые рассказал о появлении Бонни. Теперь он понимал, что она должна была почувствовать: он, слепо", немой, безоружный, невежественный, опять оказался под безжалостной ступней.