Я решаю отправиться к жиголо мадам пешком. Это позволит мне немного размяться, что в теперешнем положении совсем не повредит.

Теперь я знаю Льеж так, словно прожил в нем всю жизнь. Я иду по тихим улицам, как добропорядочный буржуа, закончивший свои дела. Надеюсь, в этот раз я застану парня и сумею серьезно поговорить с ним.

На перекрестке я замечаю смазливую куколку. Она возвращается домой, покачивая бедрами. Заметив меня, усиливает качку своей задницы.

Такая девочка стоит иных двух. Коробка передач на шарикоподшипниках, идеальная подвеска... Я приближаюсь к ней, привлеченный ее покачиванием; к тому же сеанс, увиденный в отеле, растравил меня.

Я ускоряю шаг, и, поскольку она замедляет свой, очень скоро мы оказываемся рядом.

– Как, моя прелесть, – говорю я ей, – вам не страшно ходить одной по ночам?

Она смотрит на меня с симпатией. Это очень привлекательная малышка, брюнетка с умело обесцвеченной прядью и с очаровательно глупым выражением на мордашке.

– О, нисколько! – воркует она.

– Вы правы, – соглашаюсь я. – У кого может возникнуть мысль причинить вам зло? У вас такая фигурка, что все скорее хотят сделать вам приятное.

Эта фраза попадает ей сразу в лифчик, и ее груди начинают танцевать томное танго.

– Откуда вы идете в столь поздний час, прекрасная незнакомка?

– Из кино.

– Понравился фильм?

– Я работаю билетершей...

Отличная работа... Вот они, настоящие ночные девочки. Все время ходят по темному залу со своими фонариками, а игривые зрители поглаживают их ножки.

У этой, во всяком случае, вид совсем не строгий.

– Кажется, нам по пути, – замечаю я.

– Да, – соглашается нежное создание.

– Где вы живете?

– На авеню Леопольда Первого.

– Забавно, я тоже иду туда...

– Я живу в доме сто восемьдесят шесть, – говорит она.

– Не может быть!

– Почему?

– Потому что я тоже иду именно в этот дом. Мы обмениваемся восклицаниями, как и должно быть при таком невероятном совпадении. Она заявляет, что жизнь забавная штука, случай – это великая вещь, а мир тесен.

Я поражаюсь уместности ее тирады.

– Если вы живете в сто восемьдесят шестом, – закидываю я удочку, – то должны знать моего друга Рибенса. Я иду его проведать...

Она со смущенным видом кивает:

– Да, я его хорошо знаю. Мы одно время были друзьями.

Ну ты смотри! Оказывается, парень трахал малышку! У этого Рибенса большая склонность к любовным похождениям... Должно быть, девчонки в его постели следуют одна за другой в ускоренном темпе.

– Ну и как он? – осторожно спрашиваю я, опасаясь задеть ее выражением слишком большой радости, а то вдруг они разругались?

– Пфф, – фыркает она, – совсем ребенок. У него полный беспорядок в мыслях... А кроме того, он большой бабник.

– Как это нехорошо!

Она бросает на меня взгляд сбоку, и на ее губах появляется улыбка.

– Кажется, вы тоже, – говорит малышка.

– Вы так думаете?

– Черт возьми! Вы же француз!

– Как вы догадались?

– По вашему произношению.

Девушка на секунду замолкает, мы делаем четыре с половиной шага, и она добавляет:

– Я очень люблю французов... У меня среди них много друзей...

Чем больше я на нее смотрю, тем больше убеждаюсь, что она не должна быть слишком несговорчивой. Она не из тех куколок, что зовут на помощь, когда начинаешь с ними детальный разговор.

Чтобы проверить, верна ли моя догадка, я беру ее под локоток. Она нисколько не вырывается, даже наоборот. Я прижимаюсь к ней сильнее.

– Спорю, Рибенс ухаживал за вами? – говорю.

– О! Он ухаживает за всеми...

– Он работает?

– Стажером у адвоката.

– И какую жизнь он ведет? Она не сразу понимает.

– У него есть любовница, – отвечает она. – Блондинка, которая его часто навещает.

Девушка описывает блондинку достаточно четко, чтобы я понял, что это Югетт Ван Борен.

– Других гостей у него не бывает?

– О! Еще сколько: девушки, приятели, с которыми он устраивает загулы...

– Какой тип! Вы никогда не видели у него высокого мужчину в плаще и в круглой шляпе? У него светлые топорщащиеся усы и необычные глаза.

Она пожимает плечами.

– Нет!

– Вы уверены?

– Еще бы! Мы живем под ним, этажом ниже...

– Мы?

– Мои родители и я...

Я невольно насупливаюсь. Я представлял себе, что малышка живет одна, безо всяких родителей, и уже строил планы на ближайшее будущее с ней.

– А! Вы живете с родителями? Жаль.

– Почему?

– Ну, я надеялся, что вы пригласите меня выпить стаканчик.

– Я бы с удовольствием, но... Вы понимаете? Я беру ее за талию, она по-прежнему не возражает. Чувствую, как вздымаются ее груди, и от этого в моем спинном мозге и нервных центрах происходит короткое замыкание.

Эта малышка просто сгусток энергии, честное слово! Мы останавливаемся в темном углу, и я жадно целую ее в губы, с одного раза стирая всю губную помаду. Она здорово целуется. Должно быть, научилась этому в своем кино: когда герой прилипает губами ко рту партнерши, она открывает глаза пошире.

Мы стоим в двух шагах от дома Рибенса. Она вынимает из кармана ключ, открывает дверь и заходит первой. Я следую за ней и закрываю дверь. Мы оказываемся в полной темноте.

Здесь можно проявлять фотографии, но я занимаюсь совсем не этим. Прежде чем она успевает нажать на выключатель, я ловлю ее за бюст и прижимаю к стене...

Лапание и новые поцелуи!

После таких дыхательных упражнений можно поступать работать ловцом губок.

Она вибрирует, как туго натянутая скрипичная струна. Волны ее желания совпадают с моими, они пересекаются. Поверьте, мы ведем свою передачу на одной волне.

Потом мы возвращаемся к реальности. Она устраняет беспорядок в одежде, как пишут в романах для хорошего общества. Термин очень деликатный, почему я его и употребляю: я питаю слабость к деликатности.

Доказательство? Вы никогда не увидите меня сморкающимся в шторы вашей гостиной или плюющим косточками от вишни в декольте дам.

Эта киска мне нравится, потому что идет прямо к цели.

Она слушается только своего инстинкта. Мы даже не знаем имен друг друга. Зачем нужны представления, если есть опьянение? Мы так разогрелись, что эта температура может разжечь Везувий.