Когда Юриаан и Дельки достигли больничного крыльца, все двери и ставни в доме были закрыты, потому что уже наступила полуденная жара. Стояла полная тишина, и только слышно было поскрипывание колёс повозки и медленное "О, Господи! О, Господи!", слетавшее с губ старика, когда он оглядывался по сторонам. Вид закрытых дверей и ставней, пустого крыльца, на котором старики ожидали увидеть мужчин и женщин, избавившихся от боли и радостно прыгающих, восхваляя Всевышнего, не поколебал их веру в слова Пита Дейсельманна, хотя других он и мог бы заставить усомниться. Эта тишина в раскалённый полдень казалась им ни чем иным, как Божественным покоем; и терпеливо и безмолвно, как свойственно бедности и старости, они стояли и ждали, что уготовала им судьба.
Через полтора часа бычью повозку около крыльца обнаружила сестра-хозяйка, добрая, работящая женщина средних лет, умевшая говорить и на английском, и на голландском. Юриаан, покорно отвечал на вопросы сестры, сняв свою мягкую широкополую шляпу и держа её в руке. Он - Юриаан фан Ройен, семидесяти пяти лет от роду, работает на земле господина фан дер Вентера из Ферхелехена в долине Аанхенаам; а там, в повозке, в гнёздышке, которое он сделал для нё из перьевого тюфяка и подушек, - его жена Дельки, семидесяти лет, которую он привёз сюда, чтобы её излечили от боли в боку...
Сестра-хозяйка перевела свой взгляд со старика, выглядевшего так дико и растрёпанно и в то же время так смиренно и покорно, на пациентку, исполненную страдания старушку, которая сидела на перьевом тюфяке со своим узелком в руках. Вместе с Юриааном они приподняли Дельки и опустили её на землю. Затем пожилые супруги вместе взошли на по лестнице и последовали за сестрой-хозяйкой в её кабинет. Здесь она оставила их, и в этой тихой полутёмной комнате старики сидели на кушетке вместе, держась за руки, как дети. Они не разговаривали: только время от времени старик прижимал свою жену к себе, шепча ей, что она его голубка, жемчужина, горная роза и свет очей.
Сестра-хозяйка вернулась вместе с молодой, симпатичной сиделкой. Она объяснила, что сестра Роберт отведёт Дельки в женскую палату, и там во время дневного обхода старушку осмотрит врач. Она сказала, что Юриаану придётся подождать, пока доктро поставит ей диагноз, и поэтому ему следует поставить повозку сбоку от здания больницы и распрячь быков. После этого он может вернуться домой в долину Аанхенаам или остановиться у своих знакомых в Платкопсе на той стороне реки... Только теперь старики осознали, что больница должна будет разлучить их и что исцеление Дельки не произойдёт сейчас же. Бог знает, что думала старушка, крепко держа красно-белый платок со своей Библией, кружкой и коробкой с ракушками, когда она безропотно отправилась вслед за сиделкой. Но Юриаану показалось, что наступил конец света. Потрясённый до глубины души, ощупывая стены руками, как человек, вдруг лишившийся зрения в незнакомом для себя месте, он вышел на улицу под слепящие лучи солнца и выпряг быков из повозки.
Уже прошло время пить кофе ( но старику сейчас не хотелось его готовить), когда Юриаана пригласили в кабинет сестры-хозяйки, где его ждал врач. Доктор был англичанином. То, что он поселился в голландской деревне, хотя мог бы жить в английской, не забывали в Платкопсе и не прощали ему в Принсестауне. Когда старик уже покорно стоял перед ним, он объяснил ему, медленно и старательно подбирая голландские слова, характер боли, которую испытывала Дельки. Этот случай был тяжёлым. От такого рода боли возможно вылечиться в более молодом возрасте, но в старые годы от неё нет исцеление. Только лечение, которое может на некоторое время облегчить её. Если Юриаан оставит свою жену в больнице, врач сделает для неё всё, что сможет, и через несколько недель она, вероятно, будет в состоянии вместе с мужем вернуться в долину Аанхенаам. Юриаан сам должен решить, возвратится ли он на это время домой или отправится к своим знакомым в Платкопс.
Старик поблагодарил доктора и спокойно и размеренно, что придавало ещё больший вес и достоинство его словам, ответил: если, чтобы врач избавил её от боли, Дельки должна быть в больнице, то здесь ей и следует остаться. Сам же он не мог вернуться в долину Аанхенаам без своей любви, своей жизни, без своей дорогой жены. Не мог он и отправиться к знакомым в Платкопс, потому что там у него не было никого. Всю свою жизнь он прожил на горном склоне в долине Аанхенаам, и уже пятьдесят лет с ним была его голубка. Если Господь не хочет, чтобы она полностью излечилась от боли, пусть доктор сделает всё, чтобы облегчить её страдания. Не будет ли он настолько добр разрешить Юриаану пожить в степи рядом с больницей, чтобы он мог быть рядом с женой до тех пор, пока не настанет время забрать её домой?...
Врач повернулся к сестре-хозяйке и коротко сказал: - Пусть остаётся. Отведите его к ней.
Юриаан вышел из кабинета и последовал за сестрой по длинному пустому коридору в длинную пустую яркую комнату. В ней стояло шесть узких белых кроватей. Рядом с каждой из них находилась вычищенная тумбочка. Над каждой кроватью висела белоснежная карточка с именем больного. Пол был таким же белым, как тумбочки, и поэтому старик поначалу не смог разглядеть ничего, кроме этой ослепительной чистоты. Теперь он уже видел, что на трёх кроватях лежали женщины, на головах у которых были надеты чепчики с оборками, что делало их похожими на грудных детей. И постепенно он стал узнавать в одной из этих женщин-младенцев свою Дельки.
Увидев гладкое, круглое, невинное лицо Дельки в обрамлении этого странного чепчика с оборками, Юриаан забыл, что он находится в чужой, незнакомой комнате. Он забыл о существовании других голов в белых чепцах и о том, что рядом с ним стоит сестра-хозяйка. Он видел лишь свою любовь, свою радость, своё сокровище. И встав на колени у её кровати, Юриаан взял её загорелые руки и прижал их к своей груди.
Этой ночью впервые со дня их свадьбы Юриаан и Дельки лежали порзнь. Старик не мог ни спать, ни просто отдыхать. Он долго наблюдал, как мерцают огни в Платкопсе на том берегу реки, а когда они погасли, ещё долго смотрел на звёзды. Он то ложился на перьевой тюфяк внутри повозки, то прямо на землю рядом с нею. Как призрак, бродил он в тиши вокруг больничных построек, а потом возвращался к своей повозке, чувствуя такую боль, что на глаза ему наворачивались слёзы. Он никак не мог определить, в какой именно части тела находится источник этой боли. Теперь он не молил Всевышнего о помощи. Ночная тишина и безмолвный серый каменный дом, где томилась его голубка, его жемчужина, всё ещё казались ему олицетворением Божественного покоя. Но сам Бог как будто отдалился от Юриаана навсегда. Для Дельки эта ночь тоже была мучительно долгой. Впервые в жизни она спала не в своих сорочке и юбке и не на перьевом тюфяке, а в ночной рубашке на узком матрасе. Непривычная свобода движений делала эту узкую кровать просторной и безжизненной, как пустыня. А когда в короткие промежутки между приступами боли ей удавалось уснуть, то ей снилось, что рядом с ней лежит мёртвый Юриаан, и она тщетно прижимается к нему в поисках уюта и тепла. Когда наступило утро, то для пожилых супругов причиной страданий была уже не боль в боку у Дельки, а боль в их сердце.