Утром я не выходил из-за стола, перерабатывая пьесу для "Современника", посвященную проблеме поиска. Я работал до самого вечера, "вхруст", как писал Пастернак, а это значит, ты перестаешь понимать, что такое усталость, и все время чувствуешь мышцы спины, и слышишь музыку, самую любимую песню, которая не только не мешает тебе, а, наоборот, помогает, бодрит; и ты с юмором замечаешь в ночном городе стертые лица соглядатаев, мелькающие у тебя за спиной, потому что ты устремлен в завтрашний день, когда будет главная радость - продолжение дела.

...Не знаю, что такое "предчувствие", в какой мере оно согласуется с наукой, ее новейшими открытиями (или, наоборот, со старыми догмами, так тоже бывает), но последние дни меня не оставляло предчувствие: что-то должно произойти.

Причем если вечером я засыпал с ожиданием дурного, то утро было радостным; постоянно ждал новых телефонных звонков, или телеграмм, или писем с сообщениями о находке, или - еще лучше - о находках.

...Позвонил Борис Уманский; взволнован; неудивительно - в его-то положении...

- Я отправил вам срочное письмо, господин Семенов.

- Но я должен уехать.

- Какая жалость! Немного подождать не можете? Письмо крайне важно... Мне бы хотелось, чтобы вы прочли его до отъезда.

- Что за срочность? Неужели нельзя подождать до завтра?

Ладно, просит - подожду полчаса.

...Письмо принесли чуть ли не сразу после его звонка. Оно интересно; привожу его почти полностью:

"Многоуважаемый господин Семенов!

Направляю официальный документ по комплексу Лакшина (Стыллера) Романа Павловича.

1. Как уже говорилось, по одной из версий Лакшина (Стыллера), получившего гражданство ФРГ после выезда из СССР, его теща, P., после составления ею завещания на культурные ценности, то есть после 20 ноября 1979 года, якобы умерла. Эта версия опровергается напученным мною уведомлением о вручении заказного письма №441 г.. отправленного мною Р. в качестве контрольного и поданного на Боннском почтамте (Бонн I) 20 сентября 1980 года. Уведомление подписано лично Р., причем два раза (фотокопия прилагается). Подписи Р. идентичны всем трем ее подписям, имеющимся на ее фиктивном завещании. Уведомление заверено календарным штемпелем Ялтинской почты от 2 октября 1980 года. Оригинал этого уведомления будет передан мною следственным властям ФРГ 20 октября с. г. (следователь Гроддекк находится сейчас в отпуске).

2. 30 сентября 1980 года между мной и старшим прокурором Боннской прокуратуры Кайзером состоялась трехчасовая беседа, в которой участвовал также следователь налогового розыска Боннского округа Гроддекк.

В ходе беседы были предъявлены мне ранее не известные альбомы с фотографиями ценностей, обнаруженных у Лакшина или же проданных им третьим лицам.

Оказалось, что ценности, о которых я сообщал ранее, составляют лишь часть сокровищ. Ценности, по его словам, были подвергнуты многократным экспертизам; имеются авторитетные сертификаты подлинности. Многие иконы относятся бесспорно к шестнадцатому веку. Спор о подлинности возник в отношении только одной или двух икон, все остальное никаких сомнений не вызывает.

Кайзер сообщил, что и эти альбомы не являются полными. Полный альбом отправлен в США, где, как он сказал, "у нас имеются определенные связи с ФБР, где нам тоже стараются помочь в идентификации"...

Оговорив, что прокуратура ФРГ не имеет права ни сама проводить следственные действия на территории СССР, ни присутствовать при них, ни уполномочивать на это недолжностных лиц, Кайзер дал понять, что от меня ожидают содействия в этом внеофициальном, "консультативном" плане. Речь шла б необходимости получения от советской стороны именно таких доказательств, которые могли бы быть приняты во внимание судом ФРГ. Кайзер подробно разъяснил, что именно нужно и что было бы недопустимым или бесполезным.

На просьбу предоставить мне для передачи советским властям фотографии коллекции Кайзер ответил в том смысле, что это в принципе возможно. Мою просьбу предоставить или хотя бы предъявить фотографии писателю Юлиану Семенову; а также дать ему информацию по этому делу Кайзер обещал довести до сведения пресс-службы прокуратуры и сообщить ответ на следующий день.

3. 1 октября 1980 года Кайзер сообщил мне по телефону, что руководство прокуратуры не готово предоставить Ю. Семенову информацию или хотя бы показать ему фотографии под предлогом "нарушения налоговой тайны".

4. В тот же день, 1 октября 1980 года, следователь Гроддекк пояснил мне по телефону; что я не должен "буквально" воспринимать сдержанную позицию прокуратуры.

5. 10 октября 1980 года адвокаты Лакшина (Стыллера) добились освобождения его из предварительного заключения (где он содержался по иному делу): Лакшин внес залог в сумме 100000 (ста тысяч) немецких марок ФРГ наличными.

6. 13 октября 1980 года я сообщил прокурору Кайзеру по телефону о факте получения мною уведомления с подписью "ожившей" Р.

7. Уточнение к пункту 2: Прокуратура ввела меня в процесс в качестве так называемого "экспертного свидетеля" по вопросам советского права. На этом основании (формально) мне дается информация по материалам дела.

С глубоким уважением

Борис Уманский,

руководитель "Техноэкспорта".

Звоню Уманскому, задаю вопрос:

- Вы понимаете, какие последствия для вас может иметь этот материал?

- Вполне.

- Готовы к противостоянию?

- Не придется, я оперирую фактами.

- Ну-ну.

...Это было поздно вечером 14 октября, через час после того, как почтальон вручил мне конверт, а я расписался в получении "экспресс-почты" о продолжающемся хищении культурных ценностей.

...Я перезвонил в Бонн, попросил перенести встречу еще на час и сел к пишущей машинке, - письмо стоило того, чтобы над ним серьезно подумать, а я привык думать словесно - фиксируя мысль на машинке.

(Вообще-то, когда я только начинал работать в журналистике, моими "орудиями производства" были карандаш и ручка; однако с годами приходит особая требовательность, необходимо видеть, что получилось, что надобно перелопатить; слово, написанное рукою, отличается от слова, напечатанного на пишущей машинке, а уж когда читаешь корректуру, то набор выявляет совершенно новое качество написанного, никаких иллюзий, некое отделение твоих мыслей от тебя самого, смотришь со стороны, сердце рвет порою: "Ах, если бы можно было еще раз переписать все наново!" Потому-то я и перешел на пишущую машинку, - она дисциплинирует тебя, учит краткости и четкости.)