- Мчаться нужно со скоростью звука, - сказал комбат.

Этот двадцатитрехлетний офицер начал военную службу летчиком. Шла финская кампания. Однажды Вячеслав ввязался в неравный бой с пятью вражескими самолетами. Два сбил, и сам полетел вниз. Восемь суток не приходил в сознание, четыре месяца лежал в гипсе. Никто не верил, что Марак выживет, но ленинградский хирург Гирголав совершил чудо, поставил его на ноги.

После госпиталя Марака послали на завод военпредом. Он там не задержался. О воздушных боях уже думать не приходилось. Марак приземлился в 70-й стрелковой дивизии. Сначала был командиром взвода конных разведчиков, потом помощником начальника штаба и, наконец, стал командиром первого батальона 134-го гвардейского стрелкового полка.

- Мчаться со скоростью звука, - повторял бывший летчик. - Тогда всё будет прекрасно.

Ответил ему младший лейтенант кабардинец Тушо Атабиев, черноволосый, быстроглазый. Он заговорил, сильно жестикулируя.

- Мотор у нас что надо! - похлопал он по широкой груди. - И со скоростью звука можно. Ноги успеют ли за мотором?

- Плохому танцору всегда ноги мешают, - усмехнулся Марак.

Атабиева не смутила реплика комбата. Резанув рукой, как шашкой, воздух, он стал говорить о том, что машин батальону не дают, лошадей тоже. Что ж нужно делать, чтобы быстрей двигаться? Не обременять солдат лишним скарбом. Сейчас еще тепло, ни к чему шинельные скатки и вещевые мешки с собой брать. Взять оружие, патроны, каски - и всё...

- Дело предлагает! - одобрил присутствовавший на собрании начпокор Иванов. - В таком походе всякий лишний груз - большая помеха.

На том и порешили: наступать налегке. А Иванов, вернувшись в штаб корпуса, рассказал о собрании Симоняку.

- Одной думой живет народ, - негромко постукивая пальцами по столу, проговорил комкор, глядя в окно, за которым золотилась стройная березка. Одной...

Иванов, поговорив с командиром корпуса, поднялся. Не мог он долго сидеть на месте. Он вечно колесил по полкам и батальонам. Вернется в штаб корпуса и начинает делиться своими наблюдениями. Глаз у него острый.

- Подожди! - остановил его комкор. - Дума у нас всех одна - двигаться как можно быстрее. И решили в батальоне правильно, об их начинании следует всему корпусу рассказать.

- Сделаем, Николай Павлович! Разошлю людей по полкам.

- И пусть они еще вот о чем потолкуют...

Симоняк и сам поднялся со стула. Главное в этих боях на всех этапах сохранить четкое взаимодействие. Проще это было делать в предыдущих операциях. Теперь труднее. Вырвавшись на оперативный простор, танки могут за день пройти десятки километров. А пехота? Как ей нагнать подвижные отряды и группы? У пехоты должны вырасти крылья - вот тогда противнику не спастись от разгрома.

- А где эти крылья взять? - не удержался Иванов.

- Об этом надо нам всем подумать. В одном случав этими крыльями могут оказаться приданные танки, на броне которых разместятся стрелки, в другом артиллерийские тягачи и прицепы, в третьем... Пускай в каждом полку и батальоне прикинут...

6

На Эмайыги случилось то же, что на Неве: одна из гвардейских рот раньше времени начала переправу.

Очень горячи оказались сердца у старшего сержанта Василия Миронова и его боевых друзей. Они лежали на берегу в кустарнике, волнуясь и радуясь, смотрели, как штурмуют вражеские позиции краснозвездные самолеты, как артиллерийские снаряды поднимают на воздух вражьи укрепления.

- Крепко гадов прижали! - говорил Миронов. - И не пикнут, если сейчас начнем переправу.

Миронов толкнул сержанта Ивана Осипова, тот Алексея Семенова. И все трое поднялись, подошли к лодке и потащили ее к реке.

Пересекла реку одна лодка, а за ней поплыла вторая, третья... Через несколько минут первая рота 192-го полка оказалась на северном берегу. За взводами туда же проскочил и ротный, старший лейтенант Воробьев.

Командир полка Холошня находился метрах в пятидесяти от берега. Со ската высотки он обеспокоенно наблюдал за переправой, видел, что солдаты, пригибаясь, подбираются всё ближе к немецкой траншее.

Пора бы им остановиться, залечь, дождаться конца артиллерийского удара. А рота всё удалялась от берега.

- Переноси огонь! - приказал Холошня начарту, и сам, схватив ракетницу, вскочил на ноги. Он поднял в атаку весь полк.

- Я пошел через реку, - доложил Холошня комдиву Щеглову и в нескольких словах объяснил, что произошло.

- Правильно сделал! - донеслось в ответ. - Поднимаю и твоего соседа слева.

Щеглов в свою очередь связался с комкором. Симоняк недовольно пробасил:

- Что вам не сидится?

- Пришлось. Не удержать было народ.

- Ну, теперь тем более не остановишь.

Симоняк сказал это и вспомнил глубоко застрявшие в памяти страшные минуты ожидания залпа катюш на Неве. Подобное, видимо, произошло и сейчас в 192-м полку. Хорошо, что наши командиры не отсиживаются там, откуда ничего не видно, и могут в нужный момент изменить ход событий...

- Слышал? - обернулся Симоняк к Морозову. - Снова раньше срока в атаку пошли.

- Ну и славно! Боеприпасы сэкономили, - пошутил Морозов.

Они понимали друг друга с полуслова... Три с лишним года шагают рядом в боях. Симоняк ценил большие военные способности Морозова, его хладнокровие, верную дружбу.

Перед этими боями генерал и полковник виделись не часто. Морозов много времени провел на межозерном перешейке. С присущей ему добросовестностью он изучал позиции противника, проверял данные разведчиков, определял места расположения огневых позиций корпусной артиллерии, орудий прямой наводки...

А начался бой - они, как всегда, были рядом, командир корпуса и его громовержец, повелитель артиллерийских дивизионов и полков.

Вслед за Щегловым и командир 45-й дивизии Путилов сообщил: Эмайыги форсирована, передний край прорван, полки безостановочно продвигаются на север. На шестикилометровом фронте корпус прорвал на всю глубину оборону противника в первые же часы боя.

Такое развитие боевых действий не явилось неожиданностью для Симоняка. Он был твердо убежден, что противнику перед корпусом не устоять. Заботило его другое: нельзя позволить врагу оторваться, закрепиться на промежуточных рубежах. И в полках хорошо знали это требование комкора.

Батальон Марака наступал если не со скоростью звука, то во всяком случае с небывалой до этого стремительностью. За первые сутки рванул вперед на двадцать два километра. На следующий день роты двинулись дальше. Разведчики доложили комбату: на высотах между двумя озерами - немцы.

- Вот и хорошо! - оживился Марак. - Снова повоюем! Они нас на дороге ждут, а мы пожалуем с черного хода.

Комбат подозвал командиров рот и показал им на карте пути движения в обход озер: сначала лесом, а затем по болоту.

На одной из просек обнаружили засаду немецких пулеметчиков. Гвардейцы даже не открывали огня. Подобрались тихо и уложили финскими ножами.

Тяжелым оказался переход через болото. Шли порой по пояс в воде. Ноги засасывала топкая илистая жижа. Только через четыре часа выбрались на сухое место. Шагавший впереди младший лейтенант Атабиев поднял руку. Остановились. Над зарослями кустарника поднимался дымок, тянуло чем-то вкусным.

- Кухня!

- Значит, тылы! - определил Атабиев. Отделение автоматчиков окружило немецких кашеваров.

- Хенде хох! - крикнул сержант Банных.

Те, кто возился у кухни, безропотно подняли руки.

Пленных допрашивал Марак. Переводчиком был радист Назаров, долговязый паренек с едва проступавшими усиками на верхней губе.

- Ты им скажи, Вася, пускай правду говорят, не то...

Майор выразительно потянулся к рукоятке пистолета. У немцев побелели лица.

Их батальон, рассказали пленные, переброшен сюда ночью на машинах. Две роты находятся на холмах, в полукилометре от кухни, третья - в резерве, в роще. Кашевары показали на видневшийся за кустами лесок.

Марак, по-прежнему грозно глядя на пленных, спросил: