- Пошли дальше, - поднимаясь, сказал Шелепа.

- Никуда вас не пущу, - запротестовал Морозов. - И отсюда всё хорошо видно. До траншеи метров пятьдесят. Что в роты передать?

Пожалуй, связной прав, - подумал военком. - Воронка, в которой мы находимся, подходящий командный пункт.

Раз двадцать ходил в передовые цепи Морозов. Через него Шелепа передавал приказания, получал донесения от ротного Британова и командиров взводов. Петька, белобрысый, голубоглазый московский парень, весело насвистывая, полз то вперед, то назад, совершенно забыв об опасности.

Начало смеркаться. Куда-то запропастился Петька. Час прошел, другой... Шелепа послал автоматчика разыскать связного. И тот исчез в темноте, словно в воду канул.

Правая рука у военкома совершенно одеревенела, глаза слипались. Он почувствовал, что силы иссякают...

- Петр Федотович... Петр Федотович!.. - привел его в сознание глухой, словно пробивающийся из-под земли, голос.

Морозов лежал на краю воронки.

- А я думал...

- Как я вас могу покинуть, Петр Федотович! Вы для меня дороже отца.

С Шелепой судьба столкнула Морозова на Ханко. Был Петька санитаром, а Шелепа - комиссаром тыла. Привязался к нему солдат, и Шелепа полюбил ротного запевалу, веселого, отчаянно смелого парня, рекомендовал его в партию. Перевели комиссара в стрелковый батальон, и Петька с ним отпросился.

Сейчас, увидев, что происходит с военкомом, Морозов, не спускаясь в воронку, помог ему выбраться.

- Вам надо на ППМ.

Они поползли, натыкаясь на мшистые кочки и кусты. Доползти до командного пункта батальона у Морозова не хватило сил.

- Не могу больше, - виновато сказал он.

- Да ты что?

- Ногу раздробило разрывной пулей.

Шелепа никак не решался оставить Петьку одного, раненого, во тьме, на вязком болоте. Он пробовал его тащить, - ничего не получалось, рука страшно ныла, а одной рукой не справиться.

- Ползите один, - настаивал Морозов. - Дождусь санитаров. А то оба пропадем ни за понюх табака.

И Шелепа пополз, потеряв счет минутам и часам. Он добрался до командного пункта. Капитан Белявский подхватил его, уложил на нары.

- Санитаров пошлите за Морозовым, - прежде всего сказал военком.

Глаза у него закрывались, но он еще услышал, как комбат говорил командиру полка:

- Меньшов уже здесь и Давиденко. Попробуем выбраться к воде.

Очнулся военком на рассвете, телефонист настойчиво тряс его за плечо:

- Товарищ батальонный комиссар!

- Что случилось?

- Капитан Белявский погиб.

Шелепа поднялся с нар. Телефонист рассказывал, что случилось ночью. Комбат повел бойцов в атаку, и его смертельно ранило в живот.

Вошел начальник штаба полка Меньшов.

- До ППМ доберешься? - спросил он Шелепу.

- Никуда я не пойду. Здоров.

Шелепа и впрямь как будто твердо держался на ногах, вот только правая рука висела вдоль тела тяжелой плетью.

- Серьезно говоришь? - переспросил начальник штаба. - Тогда командуй здесь, пока нового комбата не пришлем.

9

Чернее грозовой тучи ходил по наблюдательному пункту Симоняк. К стереотрубе его больше не тянуло. Что он там увидит...

Дивизия не выполнила свою задачу, оборону противника не прорвала. Командующий 55-й армией генерал-майор Свиридов, от которого Симоняк только что вернулся, не скрывал своего недовольства. Полки, сказал Свиридов, к наступательным действиям оказались недостаточно подготовленными. Штаб дивизии не организовал тщательного изучения обороны противника. Не всегда умело использовался артиллерийский огонь для поддержки своей пехоты.

Командующий армией сердито выговаривал, а Симоняк молча глотал горькие пилюли. Оправдываться не хотелось. Действительно, промахи были - и у него, и у молодого начальника штаба Трусова, и у командиров полков. Но неужели командарм не видит, что причины неудачи гораздо глубже. Вместо таранного удара по вражеской долговременной обороне получилось что-то вроде прокола шилом. Полки наступали на узком участке по голой, как лысина, местности, а в это время весь фронт молчал. Разве нарушишь систему вражеского огня, когда на артиллерийскую подготовку отпустили считанные снаряды? А немецкая авиация? Она почти беспрепятственно бомбила и штурмовала позиции ханковцев...

Симоняк понимал, что дивизии дали всё, что могли. Больше средств фронт не имел.

Но можно ли было отказаться от этой операции и от других боев местного значения (как их называли в сводках), когда порой продвижение исчислялось не километрами, а лишь десятками и сотнями метров? Можно ли было без них обойтись? Симоняку вспомнились стихи неизвестного поэта, которые он прочитал во фронтовой газете:

Не жалей свинца, товарищ,

Бей фашиста-сатану!

На Неве его ударишь

Отзовется на Дону.

Правильно сказано. Пусть успех ханковцев невелик, если судить по отвоеванной территории. Не удалось им поколебать оборону противника, пробиться к волховчанам. Но было достигнуто другое: и дивизия Симоняка, и прежде наступавшие дивизии оттянули на себя значительные силы, немало вражеских войск перемололи и этим самым помогли нашим войскам, сражавшимся на юге, срывали задуманный фашистами штурм Ленинграда. Ведь один 270-й полк уничтожил более пятисот вражеских солдат и офицеров.

Немцы, подтянув свежие силы, контратаковали наши батальоны на пятачке, пытаясь сбросить их в реку. Защитники плацдарма цепко держали захваченные рубежи, хотя все подходы к ним находились под непрестанным огнем. Питание и то приходилось доставлять ночью. Дежурный взвод - каждую ночь новый - разносил термосы в траншеи.

В одну из сентябрьских ночей доставлять пищу бойцам назначили взвод младшего лейтенанта Майорова. Взводный указал отделениям, кому и в какие роты нести термосы, а сам остался на берегу, дожидаясь привоза хлеба. В это время вражеская группа просочилась по невскому берегу к устью Тосны. На фоне сумеречного неба Майоров заметил силуэты немцев. Они уже находились неподалеку от него. Пропустить их? Наделают много бед в нашем тылу. Младший лейтенант решил вступить в бой... Первыми же очередями он скосил нескольких фашистов. Остальные рассредоточились и стали к нему подбираться с разных сторон.

Услышав выстрелы в тылу, комбат Душко немедленно направил туда своего начальника штаба Короткова с двумя отделениями. Они нашли Майорова, окровавленного и без сознания. У него были прострелены грудь и рука, вытек глаз, а на теле оказалось пятнадцать ран от гранатных осколков. Вокруг него валялось двенадцать немецких трупов.

Врачи спасли жизнь Майорова. Он был награжден за свой подвиг орденом Красного Знамени. По выздоровлении он вернулся в родной батальон и продолжал воевать.

...Вторая рота занимала позиции у развалин ивановской церквушки. Днем 5 сентября фашисты пошли в контратаку. Бой начался жестокий, рукопашный. Коммунист сержант Петр Фоменко уничтожил двух немецких офицеров и девять солдат. Столько же уложил политрук Анатолий Злобив.

В крови захлебнулась вражеская контратака. Вечером гитлеровцы вновь полезли. Ханковцы встретили их автоматными очередями и гранатами, отбросили и сами рванулись вперед.

Тра-та-та-та, - застрочил слева вражеский пулемет.

Вслед за этим наши бойцы услышали один гранатный взрыв, второй... Пулемет сделал еще несколько выстрелов и смолк.

- Ванюшка! - крикнул заместитель политрука Олейник.

Комсомолец Приступа не отозвался. Отыскал его Олейник, когда рассвело. Приступа лежал на вражеском пулемете, вцепившись пальцами в горло наводчика.

О доблести защитников Ивановского пятачка Симоняку рассказал военком полка Чудинов. Неделю провел старший батальонный комиссар на плацдарме, густо зарос черной щетиной, губы вспухли, потрескались. Появился в штадиве ночью, решил неотложные дела и сразу собрался в обратный путь.

- Берегите людей, - сказал, крепко пожимая ему руку, Симоняк, - глубже в землю зарывайтесь. Как на Ханко.