- Разве мистер Пенденнис еще раз окажет нам честь отобедать с нами, Клайв? - сказала она, обращаясь к зятю. Клайв немногословно ответил, что да, он просил мистера Пенденниса остаться.
- С вашей стороны было бы очень любезно, если б вы, по крайней мере, поставили меня о том в известность, - продолжает полковая дама, но теперь к ее величавости прибавляется еще и язвительность. - У нас будет очень скудная трапеза, мистер Пенденнис! Я не привыкла подобным образом потчевать своих гостей!
- Холодный ростбиф, плохо ли? - бросает Клайв и принимается нарезать остатки говядины, которая вчера в горячем виде составляла наше рождественское угощение.
- Именно, что плохо, сударь! Я не привыкла так угощать своих гостей. Мария, куда девался еще кусок ростбифа? Не иначе, три фунта отрезали от него с полудня! - И она, сверкая очами и кольцами, ткнула пальцем в злополучное блюдо.
И впрямь ли Мария занималась тайной рождественской благотворительностью или водила дружбу с каким-то неведомым полицейским, питавшим пристрастие к ростбифу, сказать затрудняюсь, только она ужасно всполошилась и стала уверять хозяйку, что не трогала ни кусочка, ну ни единого, ей-ей!
- Да провались она, эта говядина! - восклицает Клайв, орудуя ножом.
- Это она, она отрезала! - визжит полковая дама и тяжело ударяет кулаком по столу. - Мистер Пенденнис, вы видели вчера этот кусок. Восемнадцать фунтов он весил, а глядите, что осталось! Видно, мало нас разоряли!
- К черту говядину! - кричит Клайв.
- Тише, тише. Возблагодарим господа за наш сытный обед. Benedicti benedicamus {Благословенные благословим (лат.).}, Клайви, мой мальчик, говорит полковник дрожащим голосом.
- Что ж, ругайтесь, сэр! Сквернословьте при ребенке! И пусть моя бесценная деточка, которая не в силах сидеть за столом и там, лежа на диване, щиплет понемногу свою котлетку, - ее приготовила ей бедная мамочка, мистер Пенденнис, сама приготовила и подала ей вот этими руками, - пусть, пусть она слышит вашу ругань и богохульства, Клайв Ньюком! Ведь их и в той комнате слыхать!
- Оставьте нас в покое!.. - стонет Клайв; а я, признаться, сижу, уставившись в свою тарелку, и, пока с нее не исчезает последний кусок, не решаюсь поднять глаза на окружающих.
Наступило некоторое затишье; оно длилось до появления второй перемены, состоявшей, как догадывается проницательный читатель, из разогретого плум пудинга и оставшихся от вчерашнего угощения пирожков. Мария, подававшая на стол эти яства, по-моему, имела очень смущенный вид и хотела быстренько все поставить и тут же ретироваться.
Но полковая дама остановила ее окриком:
- Кто съел пудинг?! Да-да, я хочу знать, кто его съел?! Я его видела в два часа дня, когда спускалась в кухню отрезать кусочек, чтобы подогреть моей милочке, - так его было много больше! И пирожков было пять! Мистер Пенденнис, вы вчера сами видели, что со стола уносили ровно пять! Где же еще два, Мария?! Ты сегодня же покинешь этот дом, негодная тварь, воровка ты этакая!.. И попробуй потом прийти ко мне за рекомендацией! Тринадцать служанок сменилось у нас за девять месяцев, мистер Пенденнис, но эта девка хуже всех: врунья и воровка, каких мало!
Услышав подобное обвинение, оскорбленная Мария поднялась на бой и, как говорится, дала сдачи полковой даме. Уходить? Так она со всей охотой! Пусть ей заплатят жалование и она с радостью уберется из этого пекла!
- Я не про вас, сэр, - продолжала она, обращаясь к Клайву. - Вы человек хороший и работаете не покладая рук, чтобы достать гинеи, которые пойдут на уплату ихнему доктору. Только ведь она не отдает ему этих денег!.. Я у нее пять монет в кошельке приметила... В бумажку завернуты, своими глазами видела! И еще она вас же ему бранит - я сама слышала и Джейн Блэк, что до меня служила, то же сказывала. Да я хоть сейчас уйду! Нужны мне ваши пироги и пудинги! - И, разразившись презрительным смехом, эта грубиянка щелкнула своими грязными пальцами в непосредственной близости от носа полковой дамы.
- Я отдам ей жалование, и пусть она сию же минуту убирается отсюда! кричит миссис Маккензи, вынимая из кармана кошелек.
- Вот-вот, заплатите мне теми соверенами, что у вас завернутые в бумажку лежат. Полюбуйтесь-ка сами, мистер Ньюком! - воскликнула мятежная служанка, расхохотавшись во все горло.
Миссис Маккензи поспешно защелкнула свое портмоне и вскочила из-за стола, трепеща от справедливого негодования,
- Вон! - вскричала она. - Ступай укладывай свои сундуки и сегодня же вечером убирайся прочь. Я еще позову полисмена, чтобы он осмотрел твои пожитки, прежде чем ты покинешь мой дом!
Произнося сей приговор преступной Марии, полковая дама, очевидно, собиралась положить в карман свой кошелек - хорошенькую вещицу филигранной работы, некогда принадлежавшую Рози и уцелевшую от былого великолепия, - но расстроенная дерзостью служанки, выронила его из дрожащей руки, и кошелек полетел на пол.
Мария в тот же миг кинулась на кошелек и с ликующим смехом высыпала на стол все его содержимое, и действительно, на скатерть упали пять бумажных пакетиков да еще несколько ассигнаций и золотых и серебряных может.
- Так мне убираться, да? Я, говорите, воровка, я?! - кричала девушка, хлопая в ладоши. - Я их вчера углядела, как в корсет ее шнуровала, ну и подумала, что наш-то молодой барин, бедняжка, денно и нощно из-за них трудится!.. И она еще меня обвиняет в воровстве! Да я вас за человека не считаю! Я сама от вас ухожу!
- Долго вы будете смотреть, как эта женщина оскорбляет меня, Клайв?! Мистер Пенденнис, я вне себя от того, что вы были свидетелем этих ужасных пошлостей! - восклицает полковая дама, обернувшись к гостю. - И эта бесчестная тварь обвиняет меля, меня, которая отдала тысячи, во всем себе отказывала, потратила все, что имела, на поддержку этого дома... Уж кто-кто, а полковник Ньюком знает, отдала я или нет свои тысячи, и кто их промотал, и кого обобрали, да-да, и еще...
- Эй, Мария! - закричал Клайв Ньюком, вскакивая с места. - Ступайте по своим делам!.. Укладывайте свои пожитки, коли хотите, только заодно соберите вещи этой женщины. Миссис Маккензи, я больше не в силах вас выносить. Ступайте с миром! Захотите повидать дочку, она к вам приедет. Но я, да поможет мне бог, не буду больше спать с вами под одной крышей, сидеть за одним столом, терпеть ваше бесчеловечное отношение, молчать и слушать, как вы оскорбляете моего отца, сносить ваше мерзкое чванство и ваши капризы. С тех пор, как вас занесла нелегкая в наш злосчастный дом, не было дня, чтобы вы не мучили одного из нас или всех вместе. Взгляните на этого достойного человека, на этого добрейшего из смертных, во что вы его превратили, ведьма вы этакая!.. Папа, дорогой, она от нас уйдет, слышите? Она съедет отсюда, а вы воротитесь домой, понимаете? Господи, боже мой! - проговорил он задыхающимся голосом. - Знаешь ли ты, женщина, сколько я от тебя выстрадал?! Сколько зла причинила ты этому доброму человеку?! Прости меня, папа, проста! - И он упал на колени возле отцовского кресла и расплакался навзрыд. Старик, казалось, и сейчас плохо понимал, что происходит. Стоило ему заслышать разгневанный голос этой женщины, как на него находило своего рода оцепенение.