В своих разведывательных акциях на юге премьер также руководствовался доктриной Хан Фэя; он постепенно, исподволь влиял на противников в том смысле, чтобы они приняли компромиссное решение. При этом задача заключалась в том, чтобы противник был убежден, что это он сам выдвинул компромиссное предложение тирану, тогда как — на самом деле — оно было давным-давно придумано главным министром и исподволь внедрялось в окружение того, кто должен стать жертвой на пути императорского продвижения к морю и теплу.

На приемах главный министр и придворный философ стояли плечом к плечу, ближе всех к трону. Придворные любовались этой достойной мужской дружбой: сила, опыт и знание дополняли друг друга, являя собою гарантию государственного внешнеполитического могущества и стабильности внутри страны.

Незадолго перед смертью императора главный министр обратился к философу с просьбой разработать концепцию внешнеполитической разведки. Хан Фэй принялся за дело со свойственной ему легкостью, много шутил, говорил о том, что душа лазутчика открыта ему, ибо настоящий шпион сродни философу и женщине — он также страдает избыточным любопытством и страстью к острым ощущениям.

Через день после того, как император умер, главный министр приказал арестовать философа, понудил Хан Фэя покончить жизнь ритуальным самоубийством, а его манускрипт тщательно изучил, радуясь главной концепции, высказанной покойным «врагом-другом»: «Основу разведки должны составлять закрытые, глубоко засекреченные сообщества, подчиняющиеся железной дисциплине, обладающие значительными суммами денег для повседневной работы и свято исповедующие религиозную идею императора. Результат работы лазутчиков должен оцениваться и по тому, сколь точна информация и — главное — своевременно доставлена. Ведущей силой разведки являются умные люди, не страшащиеся отстаивать собственное мнение, которое может — в определенной мере — быть противным царствующему при дворе. Оценивать сведения, собранные лазутчиками, должны наиболее доверенные сановники, лишенные страха перед доктриной, являющейся основой власти соседнего императора или князя; только в этом случае они сохранят объективность и широту взгляда... Число такого рода сановников должно быть строго ограничено, чтобы избежать длительности прохождения полученных данных к столу императора...»

Даллес даже рассмеялся, прочитав последние строки, полез во внутренний карман и, не спускаясь с треноги, прямо там, наверху, прочитал документ, подготовленный для него в Калифорнийском университете, — о структуре нового разведывательного сообщества.

...Вернувшись домой, он увидел на столе записку, что трижды звонил Освальд (работал с Даллесом, начиная со Швейцарии; сейчас возглавлял фирму по производству запасных деталей для телефонных аппаратов, принадлежащую клану ИТТ; фактически же был связан с Геленом).

Он-то и сообщил Даллесу о той прямо-таки панической информации, связанной с заявлением «Имперской социалистической партии», которую зашифрованно передал Гелен.

— Это все? — спросил Даллес.

— Да. Наш друг очень волнуется, просит немедленно дать ваши рекомендации, полагает, что высказываниями руководителей партии не преминут воспользоваться красные.

— Видимо, не преминут, — кивнул Даллес, — для них это — подарок. Вы попросите Гелена срочно подготовить досье на этого самого графа Вестарпа и господина Дорльса... Если мне не изменяет память, какой-то Дорльс несколько раз выступал — в начале двадцатых годов — вместе с фюрером, не тот ли это?

Не веря никому, даже ближайшим помощникам, Даллес постоянно был вынужден играть и, таясь, посмеиваться, пыхая своей английской трубкой, ибо малейший неверный шаг мог нанести ущерб делу создания его организации ; он уже придумал название — Центральное разведывательное управление: прекрасно звучит, в какой-то мере устрашающе, что ж, так и должно быть, в разведке занимаются не массажем или танцами на льду, в его разведке будут заниматься реальной политикой, она будет делать то, что вынудит администрацию идти в ее фарватере, защищая его детище — в случае ошибки — и восторгаясь им, когда станет пожинать лавры содеянного.

Он ничего не сказал Освальду, кроме того, что предложил передать Гелену просьбу о срочном подборе досье на лидеров «какой-то паршивой нацистской партии», а мог бы сказать, что именно его контакты подвели графа Вестарпа и Дорльса к созданию своего «имперского» детища, именно его контакты передали деньги на аренду помещения, приобретение библиотеки и станка для печатания бланков и членских билетов. Не надо об этом говорить даже Освальду; мало кто поймет уровень его замысла: создать прогитлеровскую партию — через пятых, конечно же, людей, а потом первому положить на стол президента информацию о том, как наци поднимают голову. Необходимо действовать, а не хлопать ушами, как это делают в ставке верховного комиссара оккупационных войск! Такого рода акция Даллеса выдвинет его на новую, еще более высокую позицию главного эксперта по германскому вопросу. Он, Даллес, может то, чего не могут (или не умеют) другие. Создание им, Даллесом, «Имперской социалистической партии» есть форма борьбы за пост руководителя разведывательного сообщества, которым Америка уже беременна, роды должны пройти легко, акушер известен, — не нажим и патронаж старшего брата, но лишь объективное признание его, Аллена, компетентности должно привести его к лидерству в разведке...

Но Даллес не знал и не мог знать, что к «Имперской социалистической партии» весьма пристально присматривался Мюллер, изучая все выступления лидеров с карандашом в руке.

Ни Даллес, ни Гелен не могли предположить, что именно Мюллер создал «Немецкую правую партию» — ту, на которую решил поставить Гелен.

Значительно менее многочисленная — всего тысяча членов, но вполне легальная, при этом «антигитлеровская», эта партия подвергала — по сценарию Мюллера — остракизму злодеяния СС и гестапо, не переставая повторять, словно заклинание, о том, что лишь Германия, «очистившись от скверны гитлеризма, может и должна стать оплотом западных, христианских демократий в защите европейских святынь». Это давало «Правой партии» благорасположение американских и британских оккупационных властей и надежные контакты с медленно и подспудно восстанавливавшейся системой германского бизнеса.