– А ведь земля под ногами... дрожит.

Быков не ощущал ничего, но Ермаков отозвался тихо:

– Это Голконда... – и, обернувшись к Быкову, спросил: – Пройдем?

– Рискнем, Анатолий Борисович, – бодро ответил Алексей Петрович. – А если встретим завал или тупик, вернемся и еще поищем, только и всего. Или взорвем...

«Мальчик» двинулся дальше. Часы тянулись за часами, километры за километрами, ничего похожего на тупик или завал не появлялось, и Алексей Петрович успокоился.

Ровно гудит двигатель, поскрипывают и трещат ящики и упаковочные ремни. Все уснули, даже неугомонный Юрковский. В зеркале над экраном инфракрасного проектора Быков видит внутренность кабины. Спит Богдан, уронив голову на крышку рации. Спит, лежа ничком на тюках, Юрковский. Спит, прислонившись к нему, Иоганыч и морщит во сне свое хорошее лукавое лицо. Рядом кивает серебристым шлемом Ермаков. А мимо смотрового люка, покачиваясь и кренясь, ползут черные блестящие стены – справа стена и слева стена. Свет фар пляшет по изрытой поверхности неподвижных дюн черного праха. Дальше – сумерки, тьма. Где-то там стены раздвинутся, и «Мальчик» выйдет в пустыню. Если впереди нет тупика.

...Кренятся и опрокидываются черные стены, в смотровой люк заглядывает раскаленное небо. Транспортер выбирается из глубокой рытвины, и снова пятна света плывут по волнам черной слежавшейся пыли. Еще ухаб, еще трещина, и еще...

Пройдено двадцать километров по болоту и почти столько же по ущелью. Быков уже пять часов за пультом управления. Одеревенели ноги, ноет затылок, от напряжения или от непривычного сочетания красного с черным слезятся глаза. Но доверить транспортер на такой дороге кому-нибудь, даже командиру, нельзя. С транспортером, конечно, ничего не случится, но скорость... Сам Быков не может позволить себе роскошь дать больше шести-восьми километров в час. Хоть бы скорее кончились эти проклятые скалы!

Ермаков выпрямился и откинул шлем на затылок.

– Как дорога, Алексей Петрович?

– Без изменений.

– Устали?

Быков пожал плечами.

– Может быть, передадите мне управление и поспите?

– Дорога очень сложная.

– Да, дорога скверная. Ничего, скоро выйдем в пустыню.

– Хорошо бы...

Юрковский поднялся и сел, потирая ладонями лицо:

– Ух, славно поспал! Дауге!

– М-м...

– Вставай.

– Что случилось? Фу... А мне, друзья, такой сон снился!..

Иоганыч хриплым голосом принялся рассказывать свой сон, но Быков не слушал его. Что-то случилось снаружи, за прочным панцирем «Мальчика». Стало значительно темнее. Небо приняло грязно-коричневый оттенок, и вдруг в лучах фар закружились, оседая на дно расселины, мириады черных точек. Черный порошок сыпался откуда-то сверху, густо, как снег в хороший снегопад, и скоро не стало видно ни дороги, ни скал. Сигнальные лампочки от наружных дозиметров налились малиновым светом, стрелки на циферблатах альфа-бета-радиометра беспокойно запрыгали. Быков круто затормозил. Транспортер скользнул правой гусеницей в рытвину, развернулся и встал поперек расселины. Тусклый от наполнившей атмосферу пыли свет фар уперся в гладкую базальтовую поверхность.

– В чем дело? – спросил Ермаков.

Быков молча открыл перед ним смотровой люк.

Ермаков помолчал минуту, вглядываясь, затем сказал:

– Черная буря. Я уже видел это.

– Что там такое? – встревоженно спросил Дауге.

Спицын проворчал, глядя через плечо Быкова:

– Карнавал трубочистов.

– Что это, Анатолий Борисович?

– Черная буря. Еще одно свидетельство того, что мы недалеко от Голконды. Выключайте двигатель, Алексей Петрович.

Водитель повиновался, но «Мальчик» продолжал дрожать мелкой неприятной дрожью, от которой тряслось все тело и постукивали зубы. Дробно позвякивал какой-то неплотно закрепленный металлический предмет.

– Голконда близко, – повторил Ермаков.

– Выйдем? – предложил Юрковский.

– Зачем? Пыль радиоактивна, разве вы не видите? Потом придется тратить много времени на дезактивацию.

– Хорошо бы взять пробу этой пакости...

– Можно взять манипуляторами, – предложил Быков. – Разрешите, Анатолий Борисович? – Он повернулся к Дауге. – Выбрасывай контейнер.

Юрковский и Дауге скрылись в кессонной камере, ведущей к верхнему люку, и через минуту в черную пыль перед «Мальчиком» скатился свинцовый цилиндр с винтовой крышкой. Быков положил ладони на рычаги манипуляторов. Длинные коленчатые «руки» выдвинулись из-под днища транспортера, медленно, словно с опаской пошарили в воздухе и опустились на цилиндр. Быков нелепо задрал правое плечо, резко дернул локтями. Клешни манипуляторов вцепились в контейнер.

– Ну-ка! – сказал весело Спицын.

– Не говори под руку, – процедил сквозь зубы Быков.

Цепкие клешни отвинтили крышку, подержали открытый контейнер под черным снегопадом, снова закрыли крышку и точным движением отправили контейнер в верхний люк.

– Есть! – крикнул из кессона Дауге.

Быков втянул манипуляторы в гнезда и вытер пот со лба.

Ермаков сказал тихо:

– Мне приходилось два раза наблюдать черный буран. Каждый раз перед этим были сильные подземные толчки.

– Но ведь сейчас, по-моему, никаких толчков не было, – заметил Быков.

– На ходу мы могли не заметить.

– А земля дрожит все сильнее... – Спицын прислушался. – В устье ущелья тряска была едва заметна, а теперь...

– Ближе к Голконде...

Юрковский и Дауге вернулись из кессона, оживленно обмениваясь впечатлениями, и Ермаков приказал двигаться дальше. Быков включил инфракрасный проектор. Снова поплыли, покачиваясь, стены расселины. Через полчаса «черный снегопад» прекратился, и полоса неба приобрела прежнюю оранжево-красную окраску. Напряженно манипулируя клавишами управления, Быков краем уха прислушивался к разнобою голосов у себя за спиной.

– ...вулканический пепел, ясно даже и ежу...

– Расскажи своей бабушке! Радиоактивный вулканический пепел! Ты долго думал? Геолог!..

– Хорошо, а твое мнение?

– Ясно одно, что эта дрянь ничем не отличается от той, что у нас под ногами... под гусеницами.

– Вполне определенное мнение, ничего не скажешь.