Вожатый видел: ничего не ускользало от зорких глаз византийца, который, заметив возле сточной смрадной канавы громко спорящих людей, остановил коня, чтобы послушать, о чем они спорят.
Двое темнолицых, в оборванных рубахах албан, стоя возле пешеходного мостика из двух бревен, переброшенных через канаву, кричали друг на друга. Возле толпились, слушая, смуглые подростки в набедренных повязках и несколько чумазых бритоголовых рабов, очевидно вышедших из кузни.
- Я здесь родился! - гневно кричал один из албан. - Это моя земля! А ты - пришлый! Как смеешь ты не уступить мне дорогу?
- Пусть я пришлый, но равен тебе - я свободный албан! - отвечает второй. - Почему я должен уступить тебе, если подошли мы одновременно?
- Уйди, проклятый галван [презрительная кличка пришлых], или я сброшу тебя с моста! - Подростки одобрительно посмеивались, рабы равнодушно молчали, угрюмо развлекаясь, подталкивали друг друга. Пришлый албан затравленно оглянулся и с мрачной униженностью отступил от мостка. В это время из глубины улочки на сером, вскидывающем голову жеребце рысью выехал всадник в шелковом халате, лохматой шапке, подбоченившись, ни на кого не глядя, въехал на бревна; конь, всхрапывая, осторожно прошел по мостку, но копыто задней ноги сорвалось с бревна, конь пугливо присел, рванулся под ударом плетки наездника и прыжком взлетел на берег, грудью столкнув не успевшего или не захотевшего отойти местного албана в зловонную канаву. И напрасно тот кричал и хватался за нож, висевший на ремешке, опоясывающем рубаху. Всадник даже не оглянулся.
- Эй, проклятый шихван, я пожалуюсь Мариону! - крикнул местный албан, стоя по пояс в зловонной жиже.
- Кто такой - шихван? - спросил византиец вожатого.
- Управитель квартала, - был ответ.
- Гм, странно, я уже несколько раз слышу имя Мариона, хотя он всего лишь простой воин. Чем же он славен?
- Марион, господин защитник Дербента, герой, мужественный и справедливый человек. Простые люди верят, что пока Марион жив, враги не захватят город...
- Гм, он меня заинтересовал... Где я могу увидеть этого героя?
- Я не знаю, господин... - уклончиво буркнул вожатый, не сказав, что византиец уже видел Мариона, того самого пешего богатыря, что стоял первым в линии воинов, охранявших ворота.
Караван, сопровождаемый бегущими вслед подростками, свернул с дороги на соседнюю из улиц, ведущих в верхний город. В глубине улицы виднелось большое побеленное здание караван-сарая с крытыми галереями, окружавшими внутренний двор - торговую площадь. В галереях тянулись деревянные лавки торговых рядов. Подростки постепенно отстали. В широких распахнутых воротах караван-сарая стоял хозяин - высокий тучный, багроволицый человек и выжидательно улыбался.
Здесь, на мощенной булыжником чистой улице, в тени росших по обочинам развесистых платанов, проезжали нарядно одетые всадники, многие в сопровождении пеших слуг. Кое-кто из всадников, завидев ширванского купца, окликал его:
- С благополучным прибытием, Саул, что привез?
- Благополучия и здоровья, Уррумчи, рад тебя видеть, Бусснар! Разный хапур-чапур привез: есть прекрасные меха из Русии, мед, воск, аркацильская шерсть - настоящее руно! Есть шкурки ягнят с варачанских пастбищ...
- О, и варачанские шкурки есть? Мы же с тобой друзья, Саул, прибереги для меня десятка три шкурок. Завтра я пришлю слугу!
- Конечно, конечно! Для тебя, друг Бусснар, я отберу самые лучшие! Но и ты не забудь: мне срочно нужны кольчуги, выкованные славянином Микаэлем. Я обещал их кое-кому в Ширване...
- Будь спокоен, Саул, будут шкурки, будут и кольчуги. Ты мне, я тебе! Бусснар не подведет! Какие новости в Семендере?
- Никаких новостей! Никаких новостей! - торопливо прокричал, опережая удивленного купца, вожатый, косясь на монаха. - Весь путь наш был благополучен, слава светоносному Ахурамазде!
Солнце уже скатывалось по небосклону к горам, когда последний верблюд прошел в ворота караван-сарая. Во дворе сразу стало шумно. Воины охраны быстро разгружали верблюдов, уносили тюки в галерею, торопясь получить у ширванского купца расчет и разойтись по домам. Потный хозяин караван-сарая с неожиданной прытью носился по двору, показывая, где складывать груз, устраивая гостей в крохотных комнатушках-кельях, хлопоча об ужине. Когда он вел монаха и двух его молчаливых спутников в отведенное им под ночлег помещение, монах спросил:
- Есть ли в Дербенте церковь, где можно было бы помолиться христианину, четыре дня уже не зрящему лика Господня? Да простятся нам грехи наши...
- Была, господин, была, но иудеи, поклоняющиеся Яхве [одно из имен бога у древних иудеев], пять зим назад разрушили ее, и персы запретили строить новую... Тогда была большая вражда между поклоняющимися Яхве и христианами... На месте церкви филаншах Шахрабаз, да будут благословенны лета его, велел построить часовню... Там есть икона. Шахрабаз строго следит, чтобы никто не смел обижать и притеснять христиан.
- А как относятся к христианам персы?
- Персы, о мудрейший, хотят, чтобы все люди жили в мире, - уклончиво вымолвил хозяин.
- Персы не обременяют жителей Дербента налогами?
- Нет, о справедливейший, они не обременяют жителей налогами, ответил хозяин, тараща на любопытного христианина глаза и вытирая со лба пот пухлой ладонью. - Мы все день и ночь молим Ахурамазду, чтобы персы защитники наши - не покинули крепости, чтобы могущественный из могущественных, ослепительнейший, милостливый Ахурамазда благословил их на трудном пути!..
- Аминь! Истинно так! - насмешливо буркнул монах.
Отведя гостей, хозяин караван-сарая озабоченно пронесся по галерее во двор и, подбежав к юркому неприметному человечку, шнырявшему возле воинов охраны каравана, что-то тихо шепнул ему.
4. МАРИОН
Тревожный слух о том, что хазары готовятся воевать с Персией, быстро распространился в городе. Купцы, спустившись по реке Куре из Иберии и плывущие на далекую реку Итиль [Волга] к славянам, рассказывали, что по слухам византийский император Ираклий предложил Турксанфу союз в войне против Персии, и Турксанф воспрянул духом. Прошлый его поход на персов был неудачен. Хазарский каган не сумел пройти даже в Албанию. Чтобы грабителю войти в дом, надо взломать запертую дверь, а Дербент недаром так назван: ДАР - дверь, БАНД - застава. Каган не смог захватить город, и здесь под северной стеной погиб младший брат Турксанфа Ратбар. Купцы передали, что теперь каган поклялся разрушить обе стены, а жителей города угнать в рабство. Воины, прибывшие с караваном ширванского купца, подтвердили сведения иберийцев: хазары толпами стекаются в Семендер, уводят свои стада в предгорья.
Когда молодой широкогрудый стражник, поднявшийся на сторожевую башню сменить Мариона, рассказал последнюю новость, Марион выслушал его спокойно. Ожидать нападения хазар было так же привычно, как ожидать наступления зимних холодов - не сегодня, так завтра. А хазары - это еще не самое худшее. Тепла и прекрасна весенняя степь, но всегда леденящей тревогой несло из скрытой для глаз таинственной зеленой глубины ее. Какие неведомые, но грозные силы таятся там? Может, уже приближается, подобно бушующему половодью, сметая и увлекая все на своем пути, новая орда хуннов? Прадед Мариона, великий воин Нишу, погиб, защищая Дербент от персов, а потомок его Марион теперь вместе с персами защищает город от хазар. Времена меняются, и впереди - неизвестность. Руки еще крепко держат меч, но против кого он сейчас будет направлен? Вот это в последнее время тревожило Мариона все больше и больше.
Из настоящего черед прошлых событий кажется неотвратимым. И киммерийцы, и скифы, и хунны, и хазары приходили в Албанию ради грабежа. Пришельцы вытаптывали поля, разрушали жилища, оскверняли домашние очаги, но подобно насытившейся, раздувшейся от добычи змее, медленно уползали обратно в степь. Никому и никогда не удавалось еще истребить народ. Оставшиеся в живых, спасшиеся от рабства, возвращались на свои пепелища. Вновь распахивались поля и восстанавливались жилища, и вновь звучала в городах и селениях албанская речь. Было кому поддержать друг друга в трудную минуту, было кому передать обычаи, рассказать предания, сохранить заветы предков, ибо только памятью прошлого люди мудры в настоящем. Восемь раз Марион отбивал хазар от Дербента, защищая не просто свой очаг, не просто свободу, но и род свой, и память, ибо сын раба уже не вспомнит, что он - албан. Четырежды была прорублена кольчуга Мариона, трижды в его руке оставалась лишь рукоять меча, и только случай спасал его от гибели, и тело его пятнисто от шрамов, подобно шкуре леопарда. Но в последний раз хазары напали двенадцать весен назад, и за двенадцать мирных лет в жизни города произошло столько непонятных и грозных перемен, что Марион стал все чаще и чаще приходить к мысли: хазары и тем более персы не столь уж страшны для албан, что внешний враг - это еще не самое худшее.