Под воздействием мяуканья Гертруды Гроссель подумал, что это он издает на своем портативном пианино такие чудовищные звуки. Когда он играл «Очарованье», случилась драма. Гертруда издавала булькающие звуки, похожие на сбивание майонеза железной ложкой, с упоением выводя: «Я его встретила просто так и ничего не сделала, чтобы ему понравиться!» Между нами говоря, это никого не удивило.

Мы, танцоры, старались не обращать внимания на ее пение, мы шумно топотали под аккордеон, чтобй заглушить ее ужасные интонации. Но Гроссель – несчастный козленок – был уже не в силах бороться. Сидя на возвышении на своем стуле, он изо всех сил старался удержать на месте свои глазные яблоки, которые готовы были выскочить из орбит и покатиться по полу. Язык тоже настроился обратиться в бегство! Он еще перебирал пальцами, но это был просто инстинкт – как у утки, которая продолжает бежать, хотя ей уже отрубили голову. Это был только безусловный рефлекс... Остатки музыки последними каплями стекали с его пальцев. Вдруг ему стало невмоготу. Но он не хотел пачкать свой красивый аккордеон. В доли секунды он представил себе, что будет с инструментом, если он вывернет содержимое желудка на его меха. Он подошел к краю стола, вытянул голову над аккордеоном и выдал первый залп. По несчастью, мы с Бертой оказались как раз под ним. И вся струя пришлась на вуаль моей молодой супруги. Ее венок из апельсиновых веток моментально превратился в куст малины. Гроссель на этом не остановился. Залп правым бортом! Беео! Беео! Парни, это было похоже на канонаду при Трафальгаре и Аустерлице! Залп! Два залпа! Его аккордеон, свисающий с его шеи, издавал звуки телящейся коровы! Он был ему вместо слюнявчика. Сначала Берточка не поняла, в чем дело, она не смогла определить происхождение обрушившегося на нее потока, потому что стояла спиной к Гросселю. Она подумала, что подошел черед серпантинов, и что в нее, невесту, гости стали бросать ссрпантины. И только когда она почувствовала, что что-то течет по ее лбу, она заподозрила неладное. Мое катастрофическое выражение лица только усилило ее подозрения. Она провела рукой по лбу. И в этот момент виртуоз выдал третий залп, самый мощный, идущий из потаенных глубин. Берта обернулась и все приняла на свою физиономию. Она ничего не сказала, – попробуй скажи, если весь рот забит. Только сама она тоже начала разгружать вагоны. Лишь омар по-парижски, который не давал ей покоя, как будто ждал этого момента; он стал пятиться назад, как и подобает настоящим ракообразным.28

Танцующие не смогли переварить это зрелище. Произошла цепная реакция. Самые чувствительные начали складываться пополам, цепляться за столы, стулья, за других. Настоящее кораблекрушение. Из свадебного и банкетного зал ресторана «Серый в яблоках конь!» превратился в столовую самоходного автомобильного парома, пересекающего Ла-Манш в штормовую погоду.

Но были и такие, кто сопротивлялся, и кто изо всех сил сдерживал себя, кто не хотел трезветь и разукрашивать паркет мозаикой. Но общий порыв увлекал и их, как увлекает за собой по склону снежная лавина хилуг деревянную избушку. Беео! Беео! Бе! – беоо! Раздавалось со всех сторон. И еще раз бееоо! Официанты бросились врассыпную, началась паника. Хозяин ресторана уже подумывал вызвать пожарников со своими реанимационными аппаратами. На кухне загремели ведрами. В половые щетки и веники вставляли палки, чтобы побыстрее подмести нижнюю палубу; тащили все наличные половые тряпки! Шеф-повар, которого никто и не думал беспокоить, вытащил из-под плиты поддон с золой: он плавал коком на смешанном грузовом пароходе и знал, какой нужно держать курс в такой ситуации!

Я не хотел, чтобы потом о женихе говорили, будто он в самом разгаре процесса пищеварения отрекся от меню Эдуарда VII! Я стал по-быстрому опорожнять недопитые бокалы шампанского со стола, чтобы любой ценой заделать пробоину. А Гертруда – хотите верьте, хотите нет – продолжала распевать во все горло «Очарование». Она была в полном экстазе и не заметила, что музыка больше не играет – ведь глаза у нее были закрыты.

Эта безобразная цесарка с упоением продолжала кудахтать: «Я верила в тебя, как в высшее счастье».

Только она и я не участвовали в этом концерте. Все были на полусогнутых, чтобы было удобней освободиться и прочистить свои дымоходы. Я, Берю, боролся со своим мерзким пудингом. Он упорно пытался прорваться в глотку. А я отбрасывал его назад залпами шампанского. Борьба была пострашнее, чем матч по регби «Франция-Уэльс». Схватки были более упорные и жестокие. Аженор был рядом со мной я помогая мне справиться с этой мерзостью, творящейся в моей требухе. Ассистируя мне, он отрыгнул свою челюсть и теперь по-пиратски всматривался в вуаль моей Берты, которая валялась на полу. Он топтался по ней ногами и пытался выудить свою знаменитую челюсть. На фоне этого всемирного потопа прибор для пережевывания моего дяди выглядел еще более подавленным, чем на Блошином рынке, коща он торчал между граммофоном с трубой и фотографией Бисмарка, вырванной из журнала «Иллюстрации». Эта добротная подпиленная челюсть взирала с глубоким отвращением на происходящее. Она взывала о помощи, барахтаясь в этой луже я просила прощения за то, что ей приходится все это пережевывать! Ей было стыдно! Закончив петь, Гертруда открыла глаза. Если бы вы видели ее свободное падение с седьмого неба, куда она взгромоздилась, мастурбируя свои голосовые связки. Она проблеяла «Я люблю тебя-я-» и в изнеможении смолкла. Вдруг она увидела, что вся свадьба согнулась пополам, а с эстрады через свой аккордеон изрыгает из себя последние куски селедки музыкант. И тогда она тоже влила свой голос в этот гигантский булькающий хор и стала петь в унисон со всеми. Но ей пришлось отказаться от своего репертуара. Она громко затянула общую мелодию «Бео-о-о, Бе-о-о». Только я один соблюдал приличие! В паузу между двумя иканиями гарниром Аженор пробормотал мне:

– Сандри, как тебе удается сдержаться?

– Я думаю об Эдуарде VII, – ответил я.

Он подумал, что я окончательно тронулся, и его вывернуло наизнанку.

Толстый снимает шляпу, кладет ее на стоя и расчесывает волосы трехзубои расческой.

– И тем не менее, – говорит он, – я и правда думал об Эдуарде VII. Я говорил себе, что я совершил тот же подвиг, что и король англичан, этих ростбифов, и отстоял честь нации. Разве это не похвально для деревенского мужика, а?

На этом он заканчивает свой рассказ.

– Вывод: не спаивайте музыкантов на свадьбе – это чревато. Конечно, им надо смочить горло, но вы договоритесь с официантами, чтобы они разбавляли вино водой.

Давайте вернемся к самой церемонии. Во время свадебного бала жених должен очень мало танцевать. Если он будет тратить свои силы на вальсы, то что у него останется на праздничную ночь? Жизнь с фальстарта начинать нельзя, ребята! Я помню, был у меня приятель, который так вымотался на этих «раз-два-три», что к концу вечера еле держался на ногах. Его новоиспеченная мадам с нетерпением жаждала получить свою долю головокружительных удовольствий, а он выдал ей соло на двух дырках. Вот такая печальная свадебная ночь, правда? Как ни старалась бедняжка завести его рукояткой, – все было напрасно: у него были очень загрязненные свечи и воспламенение не произошло. Вы только представьте, как эта милашка провела свой праздник! По сокрашенной программе, томясь в печали рядом со своим храпуном! На следующий день, когда молодожен проснулся в своей постели, ему так стало стыдно, что он сплоховал этой ночью, что он чуть не пришел в буйное помешательство. При дневном свете уже было невозможно скрыть свой конфуз. Его конфуз подергался, подергался и от страха втянул в плечи свою головку. Это здорово отразилось на его интеллекте. Да вы сами это знаете, старики! Но когда ваша соображалка бросает вам вызов, лучше смириться. В общем, пробки перегорели, и сколько бы ты ни щелкал выключателем, света не будет! Через полгода оня развелись, так как дамочка так и осталась мадемуазелью. И все это из-за того, что молодежен перетанцевал на своей свадьбе! Вот такие дела!