Больше они не виделись: вскоре Зорге был арестован. Исии-сан арестовали только в сорок третьем году под хитрым предлогом: у нее в доме жил мальчик-студент, читавший книги запрещенного философа. Мальчика вызвали на допрос.

- Что ты знаешь об этой Исии-сан, женщине - государственном преступнике?!

Мальчик ничего про нее не знал. Его выгнали из института, а ее арестовали. В тюрьме шесть женщин сидели в десятиметровой грязной камере с клопами, вшами, блохами. Женщин вешали за ноги к потолку и так допрашивали. Мужчин пытали в коридорах на глазах женщин, - страдание было двойным - и физическим и моральным.

- Я чувствовала, что не выдержу этого ада, - рассказывает Исии-сан. - Два следователя допрашивали меня попеременно. "Спросите обо мне начальника спецотдела Мацунага", - рискнула я. "Теперь Мацунага всегда будет защищать тебя", - помнила я слова Зорге, сказанные им в наш последний день. Зорге всегда говорил правду. Он спас меня и тогда: Мацунага подтвердил, что я ни в чем не виновата. И меня выпустили из тюрьмы. Это Зорге спас меня. Он дал мне силу, он дал мне защиту, даже когда сам был беззащитен.

- А что было потом? - спрашиваю я.

- Потом была победа, - продолжает Исии-сан. - Ваша победа. Победа Зорге. Победа, принесшая Японии освобождение от милитаризма... В маленьком журнале я прочитала, что Зорге был казнен. Там же я нашла фамилию адвоката, который его защищал, - Асанума Сумидзи. Я искала могилу Зорге - никто не мог мне помочь. Я хотела узнать хотя бы, когда он погиб, этого тоже никто не желал мне сказать. Я ездила по кладбищам. Дзосигай - кладбище для тех, у кого нет семьи. Смотритель долго рылся в документах. Потом он ткнул пальцем в иероглифы: "Рихард Зорге". Я спросила:

- Где его могила?

- Не знаю. Походите по кладбищу, - может, отыщете.

Женщина долго ходила среди могил. Во время войны в Японии был древесный голод. Маленькие деревянные дощечки с именами умерших пошли на дрова. Исии-сан ходила среди холмиков по мокрой траве и опавшим большим листьям. Однажды приехал американский "джип", и несколько офицеров с переводчиком Судзуки ходили по кладбищу, громко переговариваясь и похохатывая. Они тоже искали чью-то могилу, и Исии-сан подумала: "Они тоже ищут его". Она поехала в тюрьму. Она добилась, чтобы ей показали "тетрадь прошлого". Там она нашла запись: "Рихард Зорге, место рождения - Берлин, скончался 7 ноября 1944 года в 10 часов 37 минут 10 секунд вечера".

Он погиб в день своего самого любимого праздника - в день революции Ленина.

- Где он похоронен? - спросила Исии-сан тюремного офицера.

- Это должно знать кладбище.

Она пошла к адвокату Асанума. Он взял ее дело и начал работу, но прошел год, и никто не хотел помочь ни ему, ни ей.

- Нами управляют американцы, - сказали ей в тюрьме, - мы за них не отвечаем, но они отвечают за нас...

Женщину в очках, в черном платье знали на кладбище. Однажды к ней позвонили оттуда:

- Недавно у нас было общее перехоронение. Мы хоронили тех, за кем так и не пришел никто из родных. Мы оставили одного иностранца. Можете его взять, если убедитесь, что это ваш Зорге.

- Почему вы думаете, что он был иностранцем?

- Судя по гробу, он был очень высоким...

- Я возьму, - сказала Исии-сан. - Я сейчас приеду...

- Погодите. У вас есть могила для него?

- Нет.

- Мы не можем в таком случае отдать его вам. Нужна могила.

Она купила могилу. Она отдала все свои деньги; это очень дорого было в Японии - купить могилу. Когда все документы были оформлены, Исии-сан поехала на кладбище. Пока она сидела в кабинете управляющего, раздался звонок из тюрьмы: ей запрещали взять останки Зорге. Кладбищенский управляющий окаменел лицом. Он был честным человеком, и во время войны по ночам к нему привозили многих из тюрем...

- Он мертв, этот Зорге, - сказал он тюремщикам. - Что изменится в этом мире, если я отдам женщине останки человека, казненного вами?

Он не послушался тюремного запрета, и женщина, адвокат и трое рабочих пошли на кладбище. Могилу раскопали быстро. Она сразу узнала его малиновые ботинки.

Рядом с его вставными зубами лежали очки в красной целлулоидной оправе. В одном из журналов Исии прочитала, что на суде он был в очках из красного целлулоида. Сошелся и перелом кости ноги. Это были останки Рихарда Зорге.

- В крематории я ждала час. Мне вынесли урну. Я написала на урне: "Рихард Зорге, пятьдесят лет". Ему тогда было сорок девять лет один месяц и три дня, но по нашим обычаям считается, что если хоть один день перевалил за твой год, ты уже принадлежишь к следующему году. Я хранила урну с его прахом у себя дома целый год. Он был со мной, а теперь он принадлежит всем честным людям Японии...

Исии-сан осторожно притронулась к бюсту Зорге и поправилась:

- Не он... Память о нем... О человеке, который воевал не против Японии, а против фашизма и который победил.

В ее лице улыбается все - и ломкая линия рта, и точеный нос, и лоб, и брови, - все, кроме глаз. Иногда она выходит из маленькой комнаты, и когда возвращается, заметно, что глаза ее чуть припухли и покраснели. Я смотрю на эту женщину с нежностью: она отплатила Зорге верностью и памятью - высшим проявлением человеческой любви. Она нашла останки человека, который принадлежит всем тем, кому ненавистны фашизм и война. Спасибо за это Исии-сан - верной и скромной, посвятившей жизнь свою служению памяти одного из самых человечных людей нашего грозного и прекрасного времени.

Весь день провел у господина Такаси - руководителя международного отдела крупнейшей частной телевизионной компании "Ти-Би-Эс". Беседовал с политическим комментатором г-ном Сонода. Он ехал в Токийский университет вести прямой репортаж: там идет забастовка левых студентов. Пригласил поехать вместе с ним. Руководитель "Ти-Би-Эс" сказал мне, что Сонода великолепно говорит по-английски: "У вас не будет проблемы с переводчиком".

Действительно, первые слова г-н Сонода произнес на хорошем американском "слэнте". Однако потом я понял, что, кроме нескольких обязательных фраз, он ничего не знает, и объясняться нам пришлось на пальцах. Тем не менее поездка была интересной. Около университета собрались демонстранты, человек двести. Пока мы стояли около телевизионных камер, толпа студентов возросла до пятисот.

Эту, как и остальные молодежные ультралевые демонстрации, отличает крайний истеризм. Маленький паренек в красной каске выкрикивает лозунги громким, тоненьким, пронзительным голоском. Остальные сидят на асфальте, подложив под себя листочки бумажки, и внимательно слушают лидера. Из здания, где сейчас находится штаб бастующих студентов, то и дело выходят ребята и девушки, раздают присутствующим листовки - своеобразные дацзыбао; их немедленно расклеивают на стенах домов. Эти дацзыбао отличаются от китайских тем, что в Китае нет ротаторов и писать приходится от руки.

Ребята готовятся идти к министру образования со своими требованиями, в главном - разумными. Если бы не крикуны, спекулирующие на студенческой проблеме, то наверняка большинство здравомыслящих японцев, озабоченных будущим страны, стало бы на сторону молодежи. Однако маоисты, прилепившиеся к движению, толкают ребят к требованиям "немедленной социальной революции, немедленного уничтожения всей буржуазной культуры, немедленного изгнания всех старых профессоров".

Ультралевых отличает такая же тенденция к железной организации, как и ультраправых. Стоило руководителю демонстрации посвистать в свой пронзительный свисток и крикнуть что-то через мегафон, как немедленно к нему подскакивали девушки и ребята и, зная заранее, кому, куда, в какой ряд, в какую шеренгу становиться, по-солдатски выстраивались в спаянную колонну.

Сонода быстро надел каску, дал такую же мне и попросил опустить на лицо прозрачную пуленепробиваемую маску.

- Сейчас может начаться драка, - сказал он. - Бьют весьма больно.

Промышленность по выпуску "противоударных касок" здорово греет руки: в месяц они выпускают 300 тысяч касок для демонстрантов в одном лишь Токио. Стоит такая каска 400 иен, а особенно прочная, красного цвета, - тысячу.