И Колесо Искусства — ярко раскрашенное, звенящее шутовскими бубенчиками, кривоватое, похожее на неудачное приспособление для решения задачи квадратуры круга, это пьянорождённое дитя цивилизации, подталкиваемое гогочущими хищными авторами и функционерами (продюсерами, импресарио…), стремящимися к славе и обогащению любыми путями, катится в болото произвольных аномальных оформлений. В большинстве случаев это — похабные ревю, бессмыслицы, ужасы. Всё это создаётся («творится»… Русский язык, как будто специально для описания подобных «художеств» хищных гоминид. имеет дополнительное значение слова «творить» — в смысле «вытворить чёрт-те что», «натворить дел», «учудить», «отчебучить») для продления возможности воздействия на публику. А та, несчастная, быдловатая, привыкая к этим мерзким шоу и пакостным зрелищам, пресыщаясь ими, тем самым повышает свою «художественную толерантность» — устойчивость к потреблению и перевариванию «эстетической дряни».

К тому же ныне намного труднее удивить людей чем-либо, требуется создавать что-то действительно очень необычное, часто выдаваемое за «гениальное». Приходится удивляться уровню наивности людей прошлого, веривших буквально в семидневное сотворение Мира, боявшихся киноэкранного поезда. Но обольщаться здесь нельзя, люди и сейчас столь же наивны, верят чепухе и не осознают истинного положения дел, но всё это ими не замечается, и в лучшем случае становится ясным много позже. Здесь кроме всего ощущается существование прогресса и какая-то явная нестыковка с ним средств искусства.

Для более отчётливого понимания неадекватности и шизоидности искусства может послужить Книга Рекордов Гиннеса, точнее, большинство её разделов. Люди, рискуя здоровьем и жизнью, тратят силы на побитие никому вроде бы не нужных рекордов. Но в то же время и остановить этот процесс рекордотворчества — не совсем адекватного самоутверждения и столь же не совсем здорового зрительского интереса — невозможно. Все в нём заинтересованы, но всё же главная заинтересованная сторона — корыстные организаторы, они-то и провоцируют, и подстёгивают эту безумную гонку. Так же точно обстоит дело и с искусством.

Дальнейшее существование искусства не является каким-либо свидетельством его поступательного движения, ни тем более — развития. Этот хищный «творческий процесс», состоящий из экстравагантных выдумок и эпатажных выходок, есть не что иное, как дурная бесконечность вечного хлопотания на одном и том же уровне, да ещё с необходимостью постоянно кудахтать, иначе ведь не обратят внимания. Он именуется эстетическим, и является самым низшим уровнем восприятия Мира. «Ничто не ново под Луной», «новое — это хорошо забытое старое» — вот основная идея практического руководства к действию хищных творцов. И ещё лозунг из того же цитатника — «давайте будем кувыркаться, подобно дельфинам, в ноосфере». Это типичный зазывной провокационный клич «жизнелюбивых» суггесторов, это призыв к творческой стагнации, совращение на путь духовного застоя и интеллектуальной косности.

Окружающий нас Мир при этом безоговорочно считается в своей жуткой страшности приемлемым и даже… (божественно) прекрасным. В то же время никакой другой Мир нам не известен, за исключением мира Религии и фантастических — утопических и антиутопических — интеллигибельных (постигаемых лишь мысленно) миров. Неким промежуточным интеллектуально-чувственным самовыстраиванием следует признать всё то множество астральных видений и миров якобы иного уровня, пути в которые лежат через неадекватное изменение сознания — с помощью психоаутотренинга или наркотиков: галлюциногенов и психотомиметиков.

А этот «скромный» призыв довольствоваться и наслаждаться этим Миром, как нельзя больше подходит кривлякам-суггесторам — тщеславным акцентуированным личностям, сборищем каковых и является личный состав всех родов войск искусства. Нужно добавить, что диапазон этого «довольствования» далеко перекрывает рамки «невинных радостей человеческих». Занятые в искусстве неоантропы и размышляющие диффузники (диффузные люди — это по сути те же неоантропы. Различие между нехищными видами во многом условно, оно состоит лишь в лености ума, для диффузных людей — главное заставить себя начать думать, размышлять, и остальное приложится, даже уровень интеллекта — IQ — здесь второстепенен. Но вот на это «простенькое» заставить себя чаще всего и не хватает сил…) обычно трагически кончают. Этот метод освоения (ни в коем случае — не познания!) Мира иррационален, нелогичен. Поэтому в конце концов истина подбирается к мыслящей личности в форме никак не приемлемой для людской (= нехищной) психики, не до конца ещё искорёженной нечеловеческим поведением, свойственным искусству: ложь, игра эмоциями, переживаниями, подлость, злой цинизм и т.п. дьявольские прелести безнравственного коверканья человеческих душ.

Часто это прозрение приходит слишком поздно. Знаменитый комик Мэй однажды в антракте спектакля стал вдруг смывать с себя грим. Режиссёр обеспокоено напомнил актёру, что сейчас его выход, на что получил горестный, но совершенно справедливый ответ: «Я уже старый человек — и чем я занимаюсь?!». После чего ушёл из театра навсегда. Ефим Копелян как бы и обобщает, и конкретизирует ситуацию, выражая свой «взгляд на искусство»: «Намажем рожи и ходим как говна!». Этот по-настоящему великий артист умер довольно-таки рано, и не эта ли горесть разочарования в деле всей жизни стала для него роковой?

Назад — к животным

Искусство является средством возвращения к биологическим — филогенетически более ранним — уровням функционирования психики. Именно поэтому многие произведения искусства, не обязательно даже талантливые (главное — «попасть в струю»), способны восстанавливать душевное равновесие на более «примитивном уровне», благодаря чему действительно могут быть сняты даже глубинные фрустрации. Кстати, в этом уже просматривается определённая профанация, ибо для религиозного катарсиса требуется истинная вера в Бога, здесь же достаточно бывает под настроение посетить концертный зал, послушать выступление заезжей знаменитости или окунуться в грохот «хэви-металла».

Этот возврат к более примитивным уровням психики в самом искусстве наиболее ярко проявляется в виде пресловутого «образного мышления», свойственного многим деятелям искусства. Но — не его функционерам! Этим жучкам и ловчилам в меньшей степени, чем кому бы то ни было, присуще что-то действительно относящееся к чистому искусству, вообще — к прекрасному, возвышенному. Именно отсюда проистекают все конфликты и разногласия между творцами искусства и его заправилами. Типичная ситуация с босым сапожником, пьющим горькую, и добротными сапогами, которые всегда носит кто-то другой.

Образное мышление, в первую очередь, связано с т.н. «правополушарной» функцией мозга. Это — чисто животное мироощущение, точнее, то, что нам осталось от чувственно-инстинктивного мировосприятия животных. Понятно, что оно деформировано второй сигнальной системой — в чём-то обуздалось, в чём-то усилилось. Крайняя форма подобного мировосприятия у людей — это эйдетизм, необычайно сильное воображение, при котором «мысленные картинки» предстают почти реальными, прямо как «живые». Вызвано это повышенной деятельностью опиатных структур мозга. Именно они представляют внешний мир живым существам таким, каким он им «кажется». На самом же деле мир бесцветен, невидим — это широчайший спектр электромагнитных колебаний, очень узкая часть которого «задевает» наши органы чувств и создаёт лишь в очень малой степени адекватную реальности «галлюцинацию». По-видимому, среди всех тех знаменитых одержимых видениями, «бесовскими прелестями» были и подверженные эйдетизму, помимо простых сумасшедших, «белогорячечников» и наркоманов.

Нужно отметить, что само образное мышление хотя и равноправно существует, но оно не является тем приобретением человеческого сознания, которое способствовало выживанию людей в ходе праисторического процесса. Скорее, наоборот, оно привело бы к полному самоистреблению первобытных популяций. И то, что это, в целом редкое качество, в незначительной степени всё же сохранилось в человеческих популяциях, говорит о том, что всего лишь какая-то часть «образников» щадилась соплеменниками, основная же масса эмоционалов-скандалистов — неудержимых, сверхактивных, неуправляемых, часто обуреваемых «бесовскими» видениями — не выживала. Эта неукротимая деструктивная публика сама нарывалась на истребление (а во времена оны — и на поедание) в числе первых.