Глава 24. Ученый Петя и ночной разговор

Веснушка вернулся из Ленинграда на четвертый день. Усталый, но довольный.

— Ну, как там твой ученый? — спросила Катя.

— В двух словах не расскажешь. Это целая история, — с важностью сказал Веснушка. — Он — рыжий, этот ученый Петя. В этом нет сомнения, Это я сразу понял… Сначала мне понравилось, что у него во всех склянках-пробирках что-то светится. А потом мне понравилось, что он по ночам не спит.

— Как не спит? Совсем? — удивилась Катя.

— Так, не спит. Одну ночь не спит, вторую ночь не спит, третью ночь… Совсем, как я… Все сидит за столом и смотрит на свои пробирки. Я даже подумал: уж не родственник ли он мне, право? Ведь мы, солнечные лучи, тоже не спим по ночам.

А тут как раз звонит по телефону его жена Наташа и говорит:

— Петя, я тебя умоляю. Ты себя просто вконец измотаешь этими опытами. Приди домой, отоспись хоть одну ночь.

А он ей отвечает:

— Это совершенно невозможно, Наташенька. Я же ни на минуту не могу отлучиться. Это для меня так важно. Я столько ждал. Ты же знаешь. И потом у нас в лаборатории есть чудесный диван.

— Ты, наверное, на нем не умещаешься, — сомневается Наташа. — У тебя ноги такие чересчур длинные.

— Прекрасно умещаюсь, Наташенька. Просто замечательно умещаюсь, успокаивает ее Петя.

На самом деле, какое там. Когда Петя на диван ложится, ему приходится к дивану подставлять еще табуретку и стул.

Но он все равно не спит. Руки за голову закинет и смотрит на свои склянки-пробирки. А под ними скачет синенький огонек, их подогревает. Полежит немного Петя — и опять за стол. Зачем-то книжки читает, пишет разные закорючки и следит, чтоб не погас синий огонек.

На четвертую ночь… Тут понял я: нет, не родственник мне Петя. Сидел он, сидел, тер глаза кулаками. И вдруг уронил голову на руки и уснул.

А я пристроился у него на плече и любуюсь, как славно пробирки светятся.

Только смотрю: все ниже и ниже синий огонек. Совсем обленился, гореть не желает. То поднимется, то книзу прижмется. Вот-вот погаснет.

Уж я его и так и эдак: и стыдил, и уговаривал. А он мигнул еще разок напоследок и погас.

Хотел я было разбудить моего ученого Петю, потом пожалел.

"Пускай, — думаю, — поспит. Все-таки не луч он, а человек. С этим же делом я и сам справлюсь. Подумаешь, важность, под пробирками прыгать. Триста-четыреста градусов — это для меня пара пустяков!"

Однако прошло немного времени, и я вижу: что-то не то у меня получается. А почему, не пойму. Вроде я все правильно делаю, температуру держу ровно: не выше, не ниже. Но почему-то мои пробирки вдруг перестали светиться, и во всех них что-то забулькало, зашипело, забурлило.

Тут я решил, что все испортил, и чуть не погас с перепугу. Заорал во весь голос. Петя вскочил, глазами спросонья хлопает, ничего не понимает. Потом посмотрел на пробирки, да как схватит их и давай скакать по комнате. Радуется чему-то, смеется.

И Наташе своей позвонил по телефону. Кричит в трубку:

— Получилось! Понимаешь ты это, Наташенька? Я все рассчитал и все-таки до конца не был уверен. Сомневался! Понимаешь, это же открытие! Это же новое слово в науке.

— Вот так, — Веснушка повернулся к Кате и строго посмотрел на нее. — Видишь, что бы он без меня делал? А ты всегда твердишь: Веснушка, он такой-сякой, никудышный…

— Никогда я так не говорила! — горячо воскликнула Катя.

Уже наступил вечер. Веснушка, как всегда, забрался к Кате под подушку. Он еще долго ворочался, что-то бормотал насчет загадочногонепонятного-необъяснимого ученого Пети. Но Катю как-то быстро сморил сон.

Проснулась она от тихих шелестящих голосов.

Катя приоткрыла глаза.

В комнате было темно. На подоконнике слабо светился горшок с мамиными фиалками. Ах, да это же Веснушка! Вскарабкался на подоконник. От него и свет.

Веснушка стоял, почтительно согнувшись, опустив руки и вытянув шею.

В открытую форточку падал прямой красноватый луч, тонкий, как волосок, и упирался в подоконник.

— Я так счастлив… — прошептал Веснушка дрожащим голосом. Он глядел на тонкий луч чуть ли не с благоговением. — Я так давно мечтал о встрече с вами. Это такая честь для меня…

— Э-э… мальчишка, — продребезжал хрупкий старческий голос. — Для тебя это, конечно, большая честь. А мне что за корысть тратить на тебя мое драгоценное время. Кто ты такой вообще? Какой-то жалкий молоденький лучик. Детский сад. Да я помню твое Солнышко еще в пеленках.

"Ну, сейчас ему Веснушка выдаст, — Катя сжалась под одеялом. Сердце у нее замерло. — Ох, сейчас начнется стихийное бедствие! Разве Веснушка потерпит, чтобы о его Солнышке так отзывались?"

Но, к ее удивлению, Веснушка безропотно выслушал эти ужасные слова и только еще ниже склонил голову.

— Я — луч древнейшей звезды в нашей Галактике, — прокаркал все тот же старческий голос.

Голос был такой старый и древний, будто его вытащили из какого-то ветхого сундука, где он провалялся неведомо сколько. Кате даже показалось, что он пахнет нафталином.

— О, кто же спорит, — поспешно согласился Веснушка.

— Молчать, когда говорят старшие!

— Молчу, молчу… — Веснушка быстро оглянулся через плечо, окинул Катю подозрительным взглядом.

Но Катя успела зажмуриться, сделала вид, что спит крепко.

"Бедняжка, — страдая за Веснушку, подумала она. — Он ведь не привык, чтобы с ним так разговаривали".

— Э-э… — брезгливо тянул старинный голос. — Что такое вообще Солнышко, если как следует разобраться? Заурядная звезда в хороводе светил. Какие-нибудь редкие достоинства? Личные качества? Обаяние? Ничего подобного. Серость. Посредственность. А температура? Какие-то жалкие миллиончики! Лягушка, а не звезда. Ну, отогрело оно эту маленькую планету, не спорю. Но тут же устроило себе рекламу. Все тут у вас словно с ума посходили. Только и разговору: "Ах, Солнышко!", "Чудное Солнышко!", "Как я мечтаю о Солнышке!" Дети поют о нем песенки. Кошки пошло мурлыкают, пригревшись на припеке. Я считаю, что все звезды должны отвернуться от такого зазнайки!

Видно, этого Веснушка уже не мог вытерпеть.

— А зато… а зато… — звенящим от обиды, высоким голосом проговорил Веснушка, — ходят слухи — ваша звезда уже погасла!

— Замолчи, щенок! — злобно прошамкал старческий голос. — Если бы звезда погасла, то моим пяткам стало бы холодно.

— Все равно ученые утверждают!.. — с отчаянным упорством твердил Веснушка.

— Не тебе, сосунок, это повторять, — яростно прошипел древний голос. — Звездные сплетни. Интриги! Знаю я, чьи это штучки. Это все кометы. Разносят на хвостах всякие нелепые слухи. Но я им выскажу все, что я о них думаю…

Злобное шипенье стало затихать, красноватый луч начал постепенно бледнеть, гаснуть. Стал как тонкий седой волосок и, наконец, исчез из глаз.

Веснушка медленно повернулся к Кате. У него было мрачное, оскорбленное лицо. Он вскарабкался на постель, заполз под подушку.

Катя боялась, что Веснушка по звонкому стуку ее сердца догадается, что она не спит.

"Если Веснушка узнает, что я все слышала, ему будет еще тяжелее, подумала Катя. — Он такой гордый. Решит, что совсем опозорен".

На следующее утро Катя проснулась рано. Только скрипнула и захлопнулась за мамой дверь, сбросила подушку на пол.

Веснушка был весь какой-то мятый, глаза сердитые, нижняя губа оттопырена.

— Ты что, за тучку зашел? — осторожно спросила Катя.

— Пожалуй, я сегодня на юг слетаю. Купнусь пару раз в море, заявил Веснушка, капризно растягивая слова. — Надоело, весна у вас тут не идет, а ползет, как улитка.

— Конечно, слетай, — охотно согласилась Катя.

— А? — Веснушка въедливым пронзительным взглядом уперся в Катю. — А ты ночью… ты ночью… не спала, что ли?

— Почему не спала? — Катя старалась говорить как можно естественней, но боялась, что голос или глаза ее выдадут. — А что было ночью?

— Ничего, — мрачно отвернулся Веснушка.